Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
Сторонись того, кто не видит зла В том, чтоб убить пересмешника. Таких ещё двадцать веков назад На мёртвых осинах вешали.
Но главное, сторонись того, Кто не понимает того, Что именно может убить его. Такие, когда убивали, Внезапно прозревая потом, На той же осине, под тем же крестом Традиционно вешались сами.
(Но пересмешник не воскресает, Не смотря на ритуалы)
Арго Лагуз Спасибо Вам огромное, за поддержку. Я, конечно, не склонна утверждать, что это зависть. Так как не обладаю манией величия. Но другого объяснения найти не могу, Вы правильно указали.
Спасибо Вам, за поддержку! Ах и еще: Всем моим "доброжелательным" критикам! Да, я не гений русской речи и с пунктуацией беда. Во мне царит противоречие. И я признаюсь молода. Да, я играю со словами, коверкаю их как хочу. А вы писали стихи сами? Если все так, я промолчу. И не блещу я красноречием, нещадно путаю слова. Не истекаю на Вас желчью, не дрогнет и моя рука. А критики, что с них придется? Всегда найдутся и во всем. У них такая гущ несется: как мы неправильно живем. Я нравится, всем, не желаю, долой навязчивость любви! Возможно, время прозябаю. Но что пишу – в моей крови. Мой слог живет в стране безумия, а рифма пляшет вольный вальс. Стереотипы вольнодумья, когда-нибудь погубят Вас. Ах, представляю: «Что за дерзость?», «Вы бесталанная мадам!». Но права, в моей доле смелость, не по моим юным годам. Я Вас совсем не осуждаю, тех, кто решил, что он палач. Наоборот же: обещаю, Вы не услышите мой плач. Я говорю свое «СПАСИБО!», Всем, кто поэта возлюбил, Кому за стих не будет стыдно, своим признанием наградил!
Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
читать дальшеЗлопыхатели, остолопы и местами бухгалтеры любят злословить, что у меня как поэта и при этом хорошего человека деревянная нога. Что ж, острые языки правы ровнехонько наполовину – до колена. Выше колена начинается наглая ложь и моя по-младенчески нежная и естественная плоть, которой я в свои «–сят» способна сводить с ума «-цать». Лирическая моя героиня и вовсе блещет двумя полноценными конечностями. Она встречает ЕГО, пышного здоровьем и телом, на бульваре Сен-Жермен уже лёжа – поскользнувшись на лужице айрана. О природе айрана в сердце Пятой Республики она мыслит еще долгие десять минут, покуда её волокут домой для знакомства и осмотра её достопримечательностей…
На траченом красном диване Гнездились остатки стола; Могла до утра с Вами в ванне Без Вас порой тоже могла.
Размером пишу «амфибрахий», - Не будь Ты так молод и юн, Не путал бы пах и папаху, Совав свою душу в мою.
Да, в Его доме, за исключением помпезного белого попугая и прозрачного вида на кафе «Две Образины», всё было кровяно-красного тона. Он неровно дышал на протяжении всего времени и синхронно моргал наивными глазами, называя меня Матерью Большой Любви. Я – деликатно, с высокого жизненного опыта - строила из себя адвокатку дьявола, отпираясь от напыщенных коплиментов, и любила его почти детские пальцы по очереди…
Упоительная нега Раздербенила меня, Среди высохшего снега Я просила дать огня.
Не расстёгивая туфель И не стягивая гетр, Брошусь в твой общедоступный Двадцать первый сантиметр.
Годы шли и идут, а Его унёс поток жизни. И в каждом следующем, годящимся мне в младшие шкодные сыны, я копаюсь в поисках Его черт. Обуреваемая эмоциями, но не сгибаемая ни за какие коврижки!
Отнюдь не выгляжу лохудрой – Напротив, Я сильна вдвойне, Когда на мне румяна с пудрой, Шиньон на мне и Ты на мне.
Открыты этакие благи Прошедшим тесты на любовь, Я жду, юнец, твой отваги Бывать на мне всё вновь и вновь!"
(с) Кэбмен. (я горжусь, что я знаю этого человека)
Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
секс физика. Эйнштейн, Розен и Подольский, беспринципно воспользовавшись неопределённостью Гейзенберга, вновь устроили на евклидовом пространстве ночь интерпретации микропроцессов. Гейзенберг вяло отбивался даже при том, что вдобавок планировались скрытые переменные. Каким бы корпускулярно-волновым дуалистом ни слыл Гейзенберг, он не мог равнодушно смотреть на то, как оператор коммутирует сам с собой в разные моменты времени.
Повернувшись к Розену, они начали сопряжение переменных. Собственный вектор Розена явно превосходил таковые у всех остальных, - более того, каждый из них по сравнению с ним казался скукоженным ортогональным компонентом. Впрочем, это не помешало им соотношаться друг с другом в любых комбинациях.
В момент коррелирования фотонов из ниоткуда возник Томпсон с одноканальным поляризатором с функцией вибрации, слава о котором распространялась далеко за пределы евклидова пространства. Томпсон начал активно постулировать, и фракталы, до того казавшиеся фрактальчиками и фракталинками, слились в большое единое фракталище. Фракталище было крайне кинематично и поглощало в себя всё на своём пути.
Каждый нерелятивист умело пользуется своим математическим аппаратом, и медленные электроны прочувствовали это нутром. Находясь в чистых состояниях, они, уютно расположившись на матрице плотности, друг за другом удовлетворяли уравнению Шрёдингера. Самые диссипативные из них делали это так интенсивно, что кот Шрёдингера, вздыбившись шёрсткой, забился в коробку. На его кошачьем веку мало кому удавалось удовлетворить уравнению хозяина с такой частотой. Сейчас же дело дошло до вторичного и – Санта Мария! – третичного квантования, и инфлатонное поле уже переполнялось густой и горячей конденсированной средой.
На входе в пузырьковую камеру толпилась кучка молодых глюонов. Они совершали аберрации, скользя друг по другу вверх и вниз и вызывая неконтролируемое неупругое рассеяние вокруг. Кварки, эти содомически настроенные абстракты, октетами достигали асимптотической свободы, надежно укрывшись от чужих глаз за тензором напряженностей. Тензор, впрочем, был так же пертурбативен, и, не сдержавшись, достиг высшей точки, явив общественности трёхструйное событие. Кварки хихикнули и разбежались.
Светало. Квантовая редукция локально продолжалась где-то на горизонте, а Розен, Подольский и Гейзенберг – отынтерпретированные, задетерминированные, но счастливые – уже планировали завтрашний двухщелевой эксперимент. Одна лишь мысль о накладывающихся друг на друга волнах вызывала у каждого неконтролируемую когеренцию. У их ног, высунув язык, устало дышал Эйнштейн
Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
Человек-ружьё стреляет в последнем акте, Даже если в руках у него ничего, кроме устричного ножа Это знают и те, кто крадучись сбегают в антракте, И те, кто в партере сидят и на сцену глядят, не дыша.
Сдавленные рыдания в будке суфлёра Ясно укажут на то, что он бы подсказки не дал. Скучают, зевают до тошноты остальные актёры: Человек-ружьё стреляет только в зрительный зал.
А кто-то в кулисах, ни слова не говоря, Смотрит тоскливо куда-нибудь, в ближнюю ложу И думает: Боже, ну почему не я? Всё-таки, почему не я, Боже?
Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
интересно только реинкарнантам 2А потом была Москва. И Энжи в ней. Энжи тоже гораздо красивее чем на фотках. (Што у нас всекакие-то нефотогиничные???). Энжи, доложу я вам, эльф натуральный. Волосы по пояс, глазищи большие, чёрные, каблуки выше меня и кожанная куртка и рост 155 что ли. Эльфы наступали,блин. Планы по захват умира отрабатывали прямо на Казанском вокзале. Во-первых, я был почему-то уверен, что Юля прибывает на Казанский, а во-вторых, на Казанский прибывал тайный Динар. Девам было сказано, что «Мне тут посылку должны передать из Ёбурга. Она вам мозг порвёт» Девы гадали: «Это живое? Это котик?» Я радостно сообщил, что да, точно котик и в некотором смысле живой.
Потом пробил час икс и мы пошли встречать посылку с котиком. Саша, когда поняла, что это за котик — когда котик вышел на перрон - очень громко стала вопить и обниматься.Я тоже стал очень обниматься, потому что Саша меня научила. Вот Динар был именно такой, какой и на фотках и ровно как я его себе представлял. Кавай неземной. И глаза какого-то особенно гоцвета, то прозрачно-серые, почти серебрянные, то светло карие, то зеленоватые. Главное — большие. Помню,как кто-то из дев давно-давно, писал мне— Динар, мол, симпатичный какой мальчик.А я, как мужик заявлял, что ничо в мальчиках не понимаю, а сам тайно ходил фапать на Диновы фотки...Да...
Ну так вот.
Надо сказать,что самая обыденная реакция у поголо вновсех реинкарнантов была одна — потыкать пальцем в бок другому, пощупать его за организм и сказать с тупым и счастливым вылажением лица: «блииин, вы настоящие».Дин так, было дело посмотрел на Энжи, на Юлю, взялся так деликатнеько за их рукава и сказал «Блиииииин, дееееевы..», чем вызвал бурю эмоций.
С Юлей мы встречались долго, потому как она таки на Ярославский приехала. Но нашли. Дин прятался за моей широкой спиной и за кепкой своей, но Юля его разглядела издалека. Юля она такая синенькая, такая вся основательная, настороженная и добрая как триста холодных хомяков.(про хомяков отдельно). Осознание того, что это реал и мы в реале пришло не сразу...Энжи пыталась танковать и руководить, но Саша сказала, что натуральный Наполеон тут Федя. Но Энжи просто была невыспатой,так что всё ещё впереди. Мы построим царство света и добра в этом жестоком мире на костях грешников...эм..О чём это я? Так вот. Энжи повела нас на Старый Арбат. Утром он был приятен, светел, холоден и снежен. И лотков там было минимум и людей. Энжи нас вела в «Дредноут» (Кстати, мои хорошие друзья потом тот же самый бар мне советовали) но мы до него не дошли, потому что я увидел его. Бар Сикстиз. Говорю — нам точно сюда. Но угадал 50 на 50. Ибо там были отличные красные диваны, два окна на Арбат и снег и пица вкусная. И! Там были на стене Коул и Смитти. И Барри и Нед и кто-то ещё явно. Так что мы сидели среди своих. Но также там присутствовали хамоватые и нерасторопные официантки, которые врубали в таком баре попсу2000х. А когда Дин начал играть на своих гармошках губных (они таааааакие клёвые)и Саша петь, дабы внести хоть ноту 60х в звучание этого места, работники сделали музыку громко на максимум. Саша попросила их убавить звук, пообещав, что играть мы больше не будем.
Это было печально, но не очень. Потому что, закусывая пицей мы решили почитать текстовухи.
Люди. Текстовухи в живую, это что-то с чем-то. Живая реакция на твоё, обсуждение — кто есть кто...(Разумеется, мы быстро раскалывались - где чей текст). Ах, как они звучали, эти тексты. Как приятно, когда кто-то хвалит твой текст, ещё не зная, что он твой. Как смешно слушать обоснования, почему этот текст того и того, а не этого и этого.
Просто чума.
Полина, кстати,с Динара, по-моему вообще не слезала,потому что он вызывал стойкое желание его тискать беспрерывно. Но, он, вроде,не сильно возражал. ^___^. Он— няка. Хотя он вообще сидел в малине и вызывал у меня жгучую ревность. И к Саше тоже. А ещё Энжи и я бегали в салки и царапались.
Потом мы лениво потащились по Арбату дальше. (Динар: я заплачу. Федя, ревниво: давай на двоих...нет, на полтора — я же полмужика). И чуть было не пали жертвами книжной распродажи (По10 р!!!!) но поленились таскать. Были обфотаны в будке телефона, как бедное семейство. В итоге, замёрзли, сели на троллейбус, переодически читая вас с телефона и угарая. Доехали до Тверской и забурились в какой-то очень приличный пабчик, там был Джон Уэйн! Шериф. Там можно было играть на гармошке. Там было нормальное пиво и вкусная мясная тарелка.А нас окончательно развезло и раскаваило.Трындели мы обо всём — ввели «топ три любимых персов» - угадайте у кого какие?
Потом в конц ерешили поиграть в угадай — кто ты.Написали на бумажках каждому персонажа(странно, что не наших) и вперёд. Саше досталась Лошадь Вронского, мне — Калигула (я его первым отгадал), Дину — Робин Гуд — он был вторым, Энжи — Агата Кристи — она была третьей, Хитклиф — Юле - она была последней. Но главная ржака была от игры Энжи, в ходе которой выяснилось, что я — горячий уж в постели и отчаянная утка в работе, Саша в любви верный сокол, Динар в работе авиациоанный(кто?) А Юля в семье — холодный хомяк. Мы просто угорели от этой фишки, я вас потом научу, как играть
А потом мы поехали на вокзал, где поменяли Сашин билет на тот же поезд, которым ехал Дин (19,00 — так рано!((() проводили их, проводили Юлю.
Остались с Энжи вдвоём ^___^ . Договорились поработить мир. Побратались и я поехал к своим друзьям. Вот так оно и было.
Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
интересно только реинкарнантамПрихожу домой. А дома кровать, на которой Сашка спала. А теперь на кровати никто не спит, и сразу тоска берёт.
Во-первых, Саша гораздо красивее, чем это можно сказать по фото. Она вышла из вагона в теракотовом пальто с дивными пуговицами, нуарной шляпке 20х годов моды и каре леди Мери под ней, осияла нас с Тинкер зелёными глазами и мир сразу стал так реален, как он реален вообще не бывал при мне последние лет 10. И солнце, казалось, светит по единственной причине. Во-вторых, заметив существование такого явления в мире, как Саша мгновенно понимаешь, что Бог есть. Саша удивительна. Каждое её движение естественно и искренно, но при этом лишено детской эгоистической непосредственности. Как только осознаёшь, насколько Сашка остро чувствует этот мир, тут же появляется практически инстинктивное желание загородить её от худших проявлений жизни. И быть с ней рядом отныне и впредь, пока она сама это позволит. В-третьих, Саша чуть ли не единственный человек (из девушек), прикосновения которого не вызвали у меня активного отторжения (хотя я не выношу тактильного контакта). Саша научила меня обниматься, зато не научила как мне теперь без неё жить.
Тинь тоже не похожа на свои фотографии со страницы — они слишком профессиональные. А Тинь — она точно такая, как в играх. Фея с зелёным взглядом и карей крапинкой в левом глазу. Удивительная, тонкая и...филологичная, дышит духами и туманами миллионов строк. Резонансом нас накрывало втроём непрерывно. Я вообще не понимаю, как мы умудрились разойтись. Я вообще не представлял, насколько можно быть на одной волне с людьми, которых ты по сути видишь впервые. Всю жизнь буду помнить это солнце из окна и бежевую кофейню и ощущения того, что ты находишься там, тогда и с теми. И что это — навсегда. Это было всё равно, что опьянеть, только при этом реальность острее чувствовать — и только в позитивном аспекте. Даже похмелье, как вы помните, было. Я много раз встречался с людьми-знакомыми по интернету, но такое перекрытие эмоциями, эйфория и восторг — впервые. Меня моя жена не так пёрла, как вы все.
А ещё все в реинкарнации дико похожи на кошек и котиков. Саша на чёрную гладкошёрстную кошечку с маленькой изящной головкой на гибкой котьей шее, с пышно-пушистыми бёдрами и хвостом, Тинь — на дымчатого котёнка, который умеет чихать, Энжи на кошечку, которых принято рисовать в аниме — крошечных с огромными глазами и аккуратным острозубым ртом, которые говорят «миааааааа». Дин просто похож на котика — худого, глазастого и муркого. А Юля похожа на сибирского пушистого до одури песочного кота.
Потом Саша с Надей приехали к нам домой. Я пытался делать лазанью, в итоге ни дев нормально не встретил и лазанью проебал — она вышла сытной, вкусной, но жидкой и похож была на то, что уже кушали однажды. Мы ели её и ржали. Непонятно над чем. Надя похожа на Полину немного характером, самую чуть. Она любит нашего кота. А Саша от него чихала. И Надя тоже очень любит Сашу.
Потом Надя уехала, а мы с Сашей пытались спать, убив компьютер, часы и перезгарузив системы.
Утром пришла Верочка. Верочка отлично поёт и пишет красивые песни, но всегда стесняется их петь. А я стесняюсь петь что-то при Верочке, потому что она почти профи. Вот Саша тогда просто взяла гитару и сыграла и спела. Как Саша играет... Ребята... Это ах. Верочка от такого примера тоже начала играть. А потом я уехал на работу. Но вернулся раньше и Саша не успела пожарить мне котлеты.
Надо заметить, что у меня есть один бзик — я не выношу, когда гости у меня в доме убираются, моют посуду, готовят — я воспринимаю это как личное оскорбление своим и без того скудным домоводческим способносям. А Саша то и дело рвалась мыть, вытирать, готовить... А я не давал. Мы поссорились. Вот такая я дрянь — обидел Сашу. Фарш, вероломно пронесённый Надей до сих пор лежит у меня в морозилке.
Потом, тайно подбив Дина на приезд, мы пошли отмечать день рождения Полины. В баре с красной лондонской телефонной будкой. Там присутствовал Кэбмен-Руслан, и толпа моих друзей, все в принципе неплохо пообщались, поржали, попили пива поели мороженного и проводили нас на поезд — как апогей праздника.
Ехали мы с детским лагерем. Но дети были старшего возраста. Я смотался в свой вагон, для проверки билета, а когда вернулся Саша добыла уже три бутерброда, охмурив и лишив покоя и сна несколько юношей переходного возраста. Я чуть не умер от кавая. Потом Саша уснула, а я ушёл к себе и почему-то не мог спать.