[theodor-baggins]

Название: Думай, что пишешь
Размер: 530 слов
Предупреждения: нецензурная лексика

— Ну, — сказал автор, нависая над черновиком, — ебитесь!
Со страниц черновика на него мрачно смотрели бессменные герои его лучшего сериала-бестселлера: опер убойного отдела подполковник Петров, чернявый, кряжистый умница сорока с гаком лет, и его напарник, майор Шаройко, двухметровый лобастый белорус с медвежьим взглядом. Серийный убийца-насильник по кличке Крёж, которого по задумке автора только что поймали, тоже смотрел. Во взгляде его были безразличие и безнадёжность.
— Степаныч, — осторожно начал Петров, — может, не надо? Я ж женат...
— Надо, Миша, надо, — по-отечески нежно сказал автор и написал ещё одно предложение. Рука Петрова как бы сама собой легла на ляжку Шаройко, чем вызвала ещё большее остекленение взгляда последнего. — Никого, Миша, твоя жена и твоя ориентация не колыхает, ни на столечко...
— Ща въебу, — обречённо пообещал в это время Шаройко Петрову. Петров смотрел на Шаройко со страхом — майор явно не шутил, а после его въёба живых, волей автора, не оставалось.
— Поверьте мне, хлопцы, — между тем говорил вдохновенно Степаныч, автор с мировым именем, лауреат премии Букера и любимец публики, — поверьте мне, лучше это сделаю я, чем какая-нибудь Люся Магазинова из-под Малгобека.
— Степаныч, — заговорил Петров и почуял такую тоску, какой не испытывал даже, когда в последней главе ему в незащищённый броником живот Горбач направил заряженный вальтер, — Степаныч, да ты чего, какая Люся, нас же мужики читают в основном.
— Это ты так думаешь, — горько усмехнулся автор, — школьницы и студентки вас просто обожают, хлопцы, соками на вас исходят, брызжут, так сказать, только стаканы подставляй...
Степаныч написал ещё одну фразу, и Шаройко начал судорожно плакать. Тут Петров понял, что дело — труба.
— Степаныч! — заорал он, прижимаясь к Шаройко и глядя на него так, как смотрят на готовую взорваться динамитную шашку. — Степаныч, ты пойми, если про нас напишет эта самая Люся, так про это узнают от силы двадцать добровольцев, а если ты — вся страна, вовек не отмоемся... Степаныч!
— Ну уж нет! — рявкнул автор. — Нет уж, мои милые, вы не читали, что творится на всяких сраных фикбуках, а я читал! Не дам! Не дам похабить святое, лучше сам! Сам испохаблю самым высоким штилем! Да что эти люси понимают в настоящем мужском сексе?! А?!
Крёж во время этой ожесточённой дискуссии делал вид, что он тут ни при чём, и надеялся, что его пронесёт. Безумный взгляд Петрова, которого уже обхватил по-медвежьи всхлипывающий Шаройко, зацепился за сутулую фигуру Крёжа.
— Степаныч, — захрипел Петров, чувствуя, как его трясёт отнюдь не от страсти. — Степаныч, а давай мы с Шаройко этого гавра выебем, а? В два ствола, ну?
Тут же Петров почувствовал, что может пошевелиться, Шаройко тоже ослабил хватку и перевёл дух.
— Головааааа, — уважительно прошептал он Петрову, которого любил без меры, и восхищался которым почём зря.
— Хмммм, — задумался автор, — а что, это может быть забористо... Давайте! Только не надейтесь, что избежите секса между собой, хлопцы. Я уже всё решил. Ты, Шаройко, глаза не заводи, не заводи, ты ж в армии служил. А я для тебя важнее любого главнокомандующего... Ладно, давай, Петров, ты бери его в рот, а ты, Шаройко, в жопу... Ну, хлопцы, понеслась!
— Ох всё-таки чуяла моя душа, что пидорас ты, Степаныч, — процедил сквозь зубы Петров, расстёгивая ремень, и подмигнул Шаройко. — А про между собой, Саня, мы ещё посмотрим, из чеченского плена бежали, и тут выкрутимся.
Шаройко вытер глаза, посмотрел с надеждой на начальника и рывком стянул портки с начавшего выть Крёжа.