Мать Тереза совершает смертный грех в чистилище(с)
Значит, tal_ch замутила текстовку, тема которой тревожит мою душу и я её тут выкладываю.
1. Мисс Люси, опекун.
читать дальше Только творчество позволяет заглянуть в душу.» Что за новомодная чепуха? Да ведь у них и души-то нет, так думает мисс Люси. Они же клоны, не настоящие люди. Следили бы лучше за их здоровьем, а они с этим творческими заданиями его совсем посадят. У них на этой почве начинаются депрессии, истерики, апатия. От еды отказываются, а кому будет нужен больной желудок для пересадки? Можно подумать, тут приют для одарённых сирот, а не клонопитомник.
Мисс Люси надевает очки и принимается раскладывать направления выпускников. Два на сиделок и шестнадцать на органы, как всегда. Конечно она не думает, что клонам нужно рассказывать, кто они такие и зачем на свет народились? Ещё убегут, пожалуй, как коровы из загона, если у них на глазах пустить под нож одну. Но они, Боже правый, думают, что дочери и сыновья известных певцов, кинозвёзд, незаконные принцы и принцессы. Зачем это? Лучше бы сказали, что их родители алкоголики и белая рвань, делали бы упор на здоровом образе жизни, на гимнастике. Мисс Люси качает головой, аккуратно заполняя журнал выпускников. Когда-то она была медсестрой, теперь она опекунша в клоноприёмнике, работка паршивая, прости Господи, да зато платят огого, можно отсылать деньги больной сестре в Оклахому.
Хоть и приходится работать с этими уродами. Поначалу мисс Люси их боялась – они выглядели как люди, думали как люди, говорили как люди, но людьми не были. Страху больше, чем в морге. Но мисс Люси не сдалась, бутылочка бренди и нательный крестик помогли ей справиться со страхом. Но до чего же её раздражали их наивные вопросы, глупые фантазии. И ведь нужно было отвечать так, чтобы они замолчали и так, чтобы не поняли, кто такие.
А ещё эти курята норовят унизить тех, у кого не получаются эти творческие штучки! Думают, только это и важно в жизни, матерь Божья, у них и жизни никакой нет, а всё туда же.
Когда они довели до слёз клона Томми, (Это был пятнадцатый Томми на её веку в этом питомнике, фантазии у них нет, что ли? Мисс Люси не помнила, как выглядел хотя бы один из тех Томми) дразня этим своим творческим заданием, мисс Люси так рассвирепела, что не просто вмешалась, а отвела Томми в уголок и откровенно сказала, что она думает об этом их творчестве, что у самых одарённых здесь оно и гроша ломаного не стоит и что ничего оно им не даст, и только дураки тратят время на рисование и пение, когда можно прыгать, бегать и работать в поле.
Она даже не думала, что Томми её поймёт – думала, у них это проклятое творчество вшито в гены, подлили им туда краски в пробирку, чтоб рисовали и глину, чтоб лепили. Но он её понял сразу и буквально: совершенно перестал заниматься, болтался с мячом во дворе день деньской, и никто его не заставлял делать что-то ещё. Конечно, Мадам, которая приезжает раз в месяц и хвалит особо отличившихся была недовольна, но Томми на Мадам было плевать, почти как мисс Люси.
Да он перестал быть похожим на остальных клонов, от обычного мальчишки не отличишь. Эти-то, творческие все какие-то придурошные, ну точно коровы, только и знают, что по бумаге пальцами возить, а глаза туманные. Ну так Томми как перестал с ними сидеть, словно ожил. Пусть у этого пятнадцатого Томми тоже нет души, но он хотя бы не такой дурак, как остальные.
Потому-то мисс Люси и была внимательна к Мадам в её очередной приезд, улучила минутку и спросила: как бы, мол, выхлопотать клону направление на работы, а не на органы. Спросила она этак равнодушно, как бы ради интереса – она знала, что ценили её особо за то, что она не привязывается к воспитанникам (да и как к ним можно привязаться?), при первых признаках привязанности опекуна увольняли. И таких было много на памяти мисс Люси, очень много. Глупые молодые и старые люди, обманывавшиеся внешностью и принимавших бездушные туловища за настоящих детей. Но мисс Люси было не обмануть, нет. Так как клон может получить хорошее место?
Мадам улыбнулась и промолвила: «Только творчество позволяет заглянуть в душу” Мисс Люси кивнула и льстиво заулыбалась, хотя сама ругала в мыслях
Мадам на чём свет стоит, неудивительно, что все головы остальным задурила, сама какая-то психичка, прости Господи.
Мисс Люси ругала Мадам очень долго, ворча на клонов, попадавшихся на пути.
Она вошла в свой кабинет, разобрала направления и открыла журнал, чтобы переписать данные из медицинских карт выпускников, но работа не идёт.
За окном на площадке гоняет мяч Томми, он не пошёл на торжественную линейку в честь прибытия Мадам.
Мисс Люси смотрит на него и ни о чём не думает, даже перестала ругать Мадам.
У мисс Люси никогда не было детей.
2. Клон Томми, воспитанник приюта, донор органов
читать дальшеПервую пару стеклянных глаз Томми разбил. Сказал, что случайно, смахнул с бортика раковины во время утреннего умывания. Вторую пару закопал в дальнем углу парка, во влажной рыхлой земле. Сказал, что потерял. Когда медсестра принесла ему третью пару, прочла лекцию о том, как важно носить стеклянные глаза, они защищают глазницы от пыли и грязи, препятствуют деформации век и провисанию мышц. Томми ответил, что единственная польза от стеклянных глаз в том, что ей неприятно смотреть на его пустые глазницы и думать, что однажды кому-то подойдут и ее глаза. Сказал, что она может не волноваться, органы некондиционных клонов никому не нужны. Больше про глаза они не говорили.
Если бы мог, Томми показывал бы миру и шрам на животе, оставшийся от операции. Но шрам был узкий, совсем незаметный, и ходить без футболки ему не позволяли даже летом, берегли от простуды ценный органический материал.
Чем ближе было тридцатилетие, тем чаще его посещала мысль, что он что-то упустил. Не о том они с Кэтти и Рут мечтали в приюте и говорили украдкой. Конец не мог быть настолько прозаичным. Они и в самом деле верили, что их готовят к чему-то большему, чем распределить по больницам и выпотрошить из них почки, печень и сердце. Что их готовят в разведчики и проверяют на психическую устойчивость. Или они участвуют в сложном эксперименте, цель которого – доказать, что клоны ничем не отличаются от людей. И все, что от них требуется, – постараться и проявить себя. И тогда все поймут, все узнают.
Послеобеденное время отведено для прогулок, Томми медленно брел по лабиринту больничного парка, тростью нашаривая перед собой дорожку. Моросил дождь, мир вокруг пах холодом, сыростью и землей. Томми думал, что зря послушал тогда мисс Люси. Она сказала правду, и эта правда оказалась для него непереносимой. Лучше бы он, как Родни и Крисси, думал, что умение танцевать делает его особенным. Или, как Рут, мечтал, что его прототип богатый и влиятельный человек, однажды он узнает о своем клоне и заберет его к себе. Или, как Кэтти, верил, что способность влюбиться все изменит. Лучше бы он верил хоть во что-нибудь, обманывая себя, и эта лживая надежда наполнила бы его жизнь смыслом и вела вперед. Правда оказалась холодной и равнодушной, как осыпающийся мокрой листвой парк. После того разговора с мисс Люси Томми перестал стараться. Рисование и прежде не давалось ему, теперь в нем не было смысла. Кэтти нравилась ему, но в этом тоже не было смысла. И никакого смысла не было в том, что Рут постучалась на ферме в его дверь. Он должен был отказаться и не смог, все вышло скомкано, быстро, неловко, потом было стыдно, что у него ничего не получилось, что ей не понравилось. Он ничего не почувствовал такого, о чем пишут в книгах и снимают в фильмах. Потому что он не настоящий.
Бродя в кромешной темноте по дорожкам мокрого парка, Томми думал, что где и когда упустил что-то важное. То, что могло все изменить.
3. Клон Кэтти, воспитанница приюта, донор органов
читать дальше Мне двадцать. Я - Рут. Я - из Хейлшема, местечка типа концлагеря. Там полно мне подобных. Мне двадцать. Я ничего не видела, кроме Хейлшема, пока нас не выпустили и не увезли.
Всех увозтят под Льюис. Там ферма. Мы прибыли недавно. Миссис Уорвик, хозяйка, подает мне чай так, будто я тумба под телевизор. Ее сынок не говорит - мычит. А она им гордится. Ну не дура ли?
У Кэти комната рядом со мной. У Томми - напротив. Нас пустили гулять в некий Норфолк. Почему не Париж? Нью-Йорк? Сан-Франциско? На кой чёрт Норфолк?.. мы поехали втроём.
Кэти - моя лучшая подружка. Томми - наш кореш, собрат, нам подобный. Или мы - подобны ему? Без разницы. Хейлшем ли, Льюис ли, Норфолк.
Я никогда не увижу Париж.
Не попробую устриц.
Не рожу ребёнка.
Не окуну босые ноги в прохладный океан.
Два года назад я думала бежать, жить, работать и ходить в офис, выйти замуж за какого-нибудь Смита, прикинуться. Им. Человеком. Возможно ли? Нет. Мы все на учете. Строже, чем террористы. Загнанные в клеть, как евреи на Второй Мировой.
В Норфолке - Родни и Крисси, из старших. У них ещё почки целы, и не выдранный пищевод. Везунчики или...? Говорят, их помиловали. Или помилуют. Мол, тех, кто полюбит, будут щадить. Ха. Двадцать раз ха. Где это видано, мы - и любовь. Хотя.. у Кэти всю дорогу горели глаза. Она пялилась в Томми
Дуреха. А Томми вспомнил Мадам.
Была у нас в Хейлшеме тётка, заезжая. Придёт, соберёт письма, картинки, свалит в мешок. Где ж теперь мои письма? - спрашивал Томми. Томми, - смеялись мы,- разве ты умеешь писать?
Томми когда-то подкатывал к Кейти. Что-то писал на кассету. Балладу? Не унесла ли ее в своем мешочке Мадам?..
Там, в Норфолке, я видела женщину. Костюм, твид, и губы, и родинка у щеки.
- Ты - не её клон, - говорил Томми. - Ты - клон проститутки. А я - клон бомжа.
- Я - клон проститутки, - повторяла я позже, ночью. Я зашла в комнату Томми, голой. Он плакал.
Не плачь, Томми. Мы - мясо. Надежды нет. Любви нет.
4. Клон Рут, воспитанница приюта, помощница
читать дальшеИссохшие пальцы Рут теперь стали даже тоньше, чем были в детстве. Детстве далеком и неуловимо прекрасном, как позабытый предрассветный сон.
Кэт чувствует влагу на щеках. Утренняя роса на живой и теплой коже. На худых, покрытых сетью очень выпуклых вен руках Рут.
Наши руки такие же теплые, как руки того, кому пересадили вторую почку Рут. Наши слезы – тоже соленые. Нам больно, и мы тоже умеем умирать.
Кто решил, что наши жизни можно выставить на распродажу?
Рут шепчет что-то в забытьи. Что-то про Томми, любовь которого они так и не смогли поделить в детстве. Про то, что она виновата и перед ним, и перед Кэти. Что они могли бы стать той самой парой, которую признали бы людьми.
Волшебными принцем и принцессой из сказки, которые, говорят, рассказывают люди-родители своим человеческим детям.
У клонов нет родителей.
Клонам не положены сказки.
Но сейчас Рут отходит ко сну, и губы ее сухи и горячи, речи ее сбивчивы, она, как ребенок с высокой температурой, разметала одеяла и отпихнула подушку, вцепилась в запястья Кэти.
Кэт укутывает, убаюкивает ее, укачивает на коленях, и капли росы с ее щек падают и впитываются в сухую обжигающую кожу Рут.
Кэт рассказывает сказку.
Про принцессу Фрут и принца Тонни. О том, как они жили-поживали вдвоем в замке под названием Хэйлшем, и им покровительствовала добрая фея по имени Мадам. Она обещала Фрут и Томми… то есть Тонни, конечно же… обещала им долгую счастливую жизнь, и кучу детишек, и другой замок – у самого теплого и синего моря, среди высоких стройных пальм и гомонящих разноцветных птиц.
Но грозные боги, именуемые Опекунами, исполнились зависти к счастью Тонни и Фрут и решили помешать им. Они похитили Фрут и увезли в другой замок, белый как смерть, страшный замок. Здесь Фрут пришлось многое испытать, многое пережить. Но ведь она была настоящей принцессой, а значит, умела терпеть боль и бороться со страхом. Она знала, что ее Тонни наверняка отыщет ее!
И вот однажды на рассвете, когда Фрут уже совсем было отчаялась, к ней пришла вестница. Это была служанка из позабытого замка детства, Хэйлшема, ее звали Бэт. Она пришла, чтобы рассказать Фрут: ее Тонни спешит к ней, он преодолевает страшные испытания и опасности, он борется с Опекунами, и с ним поддержка доброй и справедливой Мадам. Ее Тонни уже рядом, вот стучат копыта его коня, вот громыхают латы и лязгает меч, когда он спрыгивает с седла на каменную мостовую. Вот он, звеня шпорами, поднимается по лестнице и стучит в дверь кулаком в металлической перчатке…
Рут улыбается. И больше не дышит. Ее пальцы разомкнулись, выпустив запястья Кэти. Вестница в белом халате плачет, окропляя утренней росой лицо принцессы Фрут.
Теперь Кэт должна будет отыскать принца. И по дороге ухитриться самой стать принцессой.
Кажется, она наконец справилась со своим творческим заданием.
Теперь нужно помочь Томми – вечно он ленится делать домашнюю работу.
5. Миссис Уорвик, мать рецепиента
читать дальшеКогда врач вернулся в палату и, пряча глаза, подробно рассказал миссис Уорвик о судьбе, которая ждёт её сына, та сразу же решила, что чёрта с два она его дождётся.
По радио зазвучала песня I will survive. Миссис Уорвик слегка пошевелила ногами. Почему её сыну не достались её крепкие, может, не слишком стройные, но надёжные ноги? Они ни разу не подвели её, одинаково исправно крутя педали старого велосипеда, гружёного овощами на продажу, и выбивая плотную дробь, мало похожую на модный твист, на деревенских танцах. Мистер Уорвик тоже не мог пожаловаться на свои ноги - подвело-то его в итоге сердце и Джонни Уокер, в обнимку пустившиеся в путь за пределы земного существования. Но мистер Уорвик не имел никакого отношения к ногам её сына - просто потому, что не был его отцом. Да и быть не мог, благополучно умерев за три года до его рождения.
Если Джейми когда-нибудь спросит её об отце, миссис Уорвик будет нечего ему рассказать. Не говорить же мальчику, в самом деле, про то, как душно пахло от его отца свининой с луком, которую тот ел за полчаса до того, как зажать немолодую бабёнку, нанявшую его вспахать поле, за дровяным сараем, какими жёсткими и горячими были его руки и как он исчез, не взяв причитавшихся ему денег.
Миссис Уорвик какое-то время пребывала в недоумении, должна ли она считать себя падшей женщиной, раз расплатилась за работу собственным телом. Но тяжело проходившая поздняя беременность и никуда не ушедшие обязанности хозяйки не слишком доходной фермы отодвинули эти мысли на второй план.
Платиновая блондинка, взлетевшая с песней на вершины всех хит-парадов, взяла высокую ноту, и мысли миссис Уорвик снова вошли в прежнее русло. Наблюдая, как медсестра, думая, что она спит, аккуратно поправляет пузырь со льдом, она мысленно составляла прошение в инстанции, занимающиеся вопросами трансплантации. Она не забыла ни своего бедственного положения матери-одиночки, ни заслуг мистера Уорвика перед отечеством. Правда, предстояло ещё придумать, как обойти вопрос трёхлетней паузы между смертью отца и появлением на свет сына. Но миссис Уорвик была настроена решительно, и блондинка из радио её подбадривала: Did you think I'd crumble?
Она устроилась поудобнее, насколько её положение это позволяло, и дала волю фантазии. Чиновники обязательно войдут в её положение, думала она, расправляя складки на простыне. Мальчик совсем не может ходить - да такое кого угодно разжалобит! Она представила, как на ферму приедут дети одного возраста с её мальчиком.
Хорошо бы приехали несколько человек, чтобы было из кого выбирать. Наверняка пришлют ещё и девочек... Миссис Уорвик поморщилась. Не дай бог ещё влюбиться в такую. Нет, она уж постарается, чтобы он подружился с кем-нибудь из мальчиков. Каким-нибудь серьёзным, хорошим мальчиком. Они вместе будут заниматься, в обычную школу она Джейми не отправит ни за что.
Медсестра подошла бесшумно и положила ладонь ей на лоб.
- Сделать вам укол?
- Когда я смогу увидеть сына? - прошелестела миссис Уорвик пересохшими губами.
Медсестра внимательно посмотрела на измученное лицо роженицы, вышла и вернулась с туго запеленутым свертком в руках. "Разверните его", - глазами попросила миссис Уорвик. Младенец, красный и сморщенный, недовольно кряхтел и сжимал кулачки. Но ножки его не были подтянуты к животу, как у обычных детей, — они лежали, как тряпочки. Медсестра положила ребёнка на грудь к матери, и та обхватила его руками.
Сколько ей понадобится времени, чтобы заполучить для Джейми новые ноги? Лет пятнадцать? Никак не меньше, у этих программ по донорскому клонированию, говорят, огромные очереди. Ничего, она подождёт. Они с Джейми подождут.
- Сделайте радио погромче.
6. Джейми Уорвик, рецепиент
читать дальше- Алло, добрый день мисс, я бы хотел узнать... Джейми Уорвик моё имя... Да. Да... По программе пять лет назад... Я знаю, что вы не даёте справок, но... Да, да. Простите.
Джейми хорошо помнит тот день, когда ему сделали операцию. Он отошёл от наркоза раньше, чем это было предусмотрено. И, хотя ему вкатили, наверное, галлон обезболивающего, больно было всё равно. Но какой же это ерундой ему казалось, хотелось немедленно спрыгнуть с кровати и самому, впервые, подойти к матери. Или хотя бы переглянуться с ней — ну, каково? Неужели это правда? Как на зло мать вышла, он слышал, как она говорит в коридоре с врачом. Он хотел позвать её, но тут услышал знакомое имя и насторожился.
– Родни, клон последнего поколения, один из тех, которые были у вас на передержке. Прекрасные данные. (это врач)
– Что с ним будет? (это мама)
– Ваш сын быстро адаптируется, анализы хо...
– Я про Родни. (Джейми кажется, или её голос дрогнул?)
– Про клона? (он так говорит, как будто речь идёт о микроволновке). Если хотите, его можно придержать, он протянет ещё несколько операций. Почки, печень, сердце, кожа – всё в прекрасном состоянии...
Тут Джейми понял, что не может молчать.
– Мама! – крикнул он, и разговор за дверью прекратился.
– Добрый день... Я хотел бы узнать, где утилизируются клоны... Это личный вопрос... Сэр, я понимаю, что эта информация не разглашается, но я прошу вас, я ему жизнью обязан... Позвонить по этому номеру? Да, сэр, спасибо, сэр... Что? Суставы и спинной мозг. Да, сэр, всё прошло очень хорошо, спасибо... Спасибо... И вам хорошего дня.
До того самого дня Джейми думал, что клоны для трансплантации, это что-то вроде манекенов, биороботов, потому что иначе... Иначе и быть не могло. У него до сих пор не укладывалось в голове, что клоны ничем не отличаются от обычных людей... Разве что мелочами. Родни был его другом, но с точки зрения медицины и закона он стоит ниже домашнего хомяка.
Как только Джейми узнал об этом, начались осложнения, тело отторгало чужую ткань. Доктора не понимали, в чём дело, анализы показали полную совместимость, но мама догадалась, что он всё знает.
Однажды она пришла к нему в палату, пока он метался в лихорадке, сжала его руку и прошептала на ухо: «Неужели ты допустишь, чтобы его жертва была напрасной?». Джейми смутно запомнил этот эпизод, но уже на следующий день всё пришло в норму. «Антибиотики помогли» – сказали доктора.
С тех пор Джейми пытался найти Родни или Крисс, или кого-то из ребят с фермы. К приюту его не подпустили и на милю. Годы шли и шансов найти Родни живым оставалось всё меньше. Сейчас Джейми твёрдо знал, что ищет могилу.
– Добрый день, мисс. Мне сказали обратиться к вам. Мистер Уоллес... Да... Спасибо... Льюис? Спасибо огромное, вы мне очень помогли.
Раньше для Джейми не было места лучше, чем Льюис и их старенькая ферма. У него не было друзей, они жили слишком далеко ото всех, в школе его дразнили красношеим и норовили закрыть в туалете, поставив его инвалидную коляску на стопор. Мать хотела перевести его на домашнее обучение, но Джейми отказался. Он хоть и не рвался общаться со сверстниками, но побег считал ниже своего достоинства. Ему было не с кем поговорить, зато он много читал. И мечтал о том дне, когда до него дойдёт очередь на пересадку костного мозга. Он твёрдо решил первым делом научиться танцевать степ. В целом, Джейми неплохо чувствовал себя в одиночестве, и, хотя у него были парализованы ноги, он был счастлив.
Когда мать сказала, что из приюта к ним отправляют ребят, Джейми испугался. Мать строго настрого запретила ему подходить к ним, потому что приют якобы был для малолетних преступников. Но Джейми не потому не хотел приближаться к детям – он просто никогда не видел ничего хорошего от ровесников.
Сначала приехали Родни и Крисс. Джейми сразу понял, что они вместе. Они были его возраста, но лица у них были странные, не как у школьников, не как у Джейми, а как у маленьких детей, очень чистые и открытые. Джейми против воли с первого взгляда начал испытывать к ним симпатию. А потом Родни помог ему с застрявшей во дворе коляской, они разговорились... И Джейми сам не заметил, как подружились. Крисс и Родни были очень хорошими, добрыми ребятами, хотя некоторая узость их кругозора иногда ставила Джейми в тупик. Никакими они были не преступниками, просто сиротами. Джейми удивлялся, что в приюте, похоже, не много времени уделяли их образованию. Они могли делать простую работу и заботиться о себе, но арифметику знали на уровне детского сада и читали очень плохо. Джейми из разговоров понял, что в приюте у них были самые простые, детские книжки, в основном сказки.
Теперь он понимал почему.
А ещё Родни очень любил танцевать. И у него хорошо получалось. Он танцевал вечерами для Крисси и Джейми. Когда он вечером взахлёб, то с ним бывало нечасто, рассказывал матери, как классно танцует Родни, он даже забыл, что ему запрещено общаться с приютскими. А когда вспомнил и остановился, мама сидела, глядя в окно. Она не стала его ругать. Она вообще ничего не сказала ему тем вечером. Джейми воспринял это как разрешение продолжать дружбу. Сама мама едва ли перекинулась с ребятами парой слов.
Теперь Джейми понимал и это.
Потом прибыли ещё трое детей, но с ними Джейми не так сдружился. Родни и Крисси прожили на ферме год, а потом «поехали по рабочему распределению». Джейми так и не понял, зачем их привозили к ним на ферму. Теперь он научился танцевать так же классно, как Родни.
В Льюис он въехал рано утром и долго кружил, в поисках адреса, который ему дала девушка по телефону. На окраине города он его нашёл – серый, неприметный куб. Крематорий клонов.
Джейми бросил машину на обочине и пошёл к зданию. Снаружи были таблички, испещрённые именами. Тысячи, десятки тысяч имён. Несколько сот Родни. Вместо фамилий – числа.
Он неловко потоптался на пороге, глядя на безнадёжные строчки чисел и имён, и решительно взялся за ручку двери. «Мы же ведь теперь как братья» – это вертелось у него в голове с тех пор, как он узнал правду. – «Я имею право, как родственник».
7. Эмили Уэнрайт, директор клонопитомника
читать дальшеВсё, что осталось старой мисс Эмили – это зеленые занавески в мелкий цветочек, что поднимались с каждым дуновением ветерка да скрипучие половицы тесной комнатки, в неприметном доме на окраине города. Маленькое колесико кресла-коляски снова заело и ей никак не удавалось повернуть коляску своими старческими, сухонькими руками, в нужном направлении. Пожилой женщине всего лишь хотелось добраться до окна, чтобы его закрыть…. Казалось, скоро разразится гроза…
Промучившись пару минут, мисс Эмили вздохнула, опустила руки на колени и уставилась на раздувающиеся занавески.
- Ох и говорила же я Мари-Клод, рисунок на ткани ужасен. Ужасен. Ужасен!
Словно разозлившись на этот неудачный рисунок, она снова принялась крутить обод задних колес своей коляски. Если повернуть сначала одно колесо, потом второе, сдать немного назад и вот, наконец-то, коляска сдвинулась с места, и под скрип половиц покатилась в сторону окна, за которым крупными каплями уже лил дождь.
Предчувствия не обманули мисс Эмили Уэнрайт – в этот день действительно разразилась гроза. Но это была не привычная гроза – с ветром и льющейся с небес водой, затапливающей газон перед домом и гудящей в стоках. Это была гроза другого рода…Когда рушатся надежды, ломаются судьбы и случается непоправимое…. В эту непогоду в двери, всеми забытого дома, постучала парочка молодых людей.
Как ни терла хозяйка дома свои очки, она так и не смогла разглядеть, вернее - узнать, своих непрошенных гостей.
- Кэтти и Томми. – Представилась парочка, а под их ногами, меж тем, образовалась грязная лужица.
– Мы воспитанники Хейлшема, - добавил парень и шагнул из своей лужи вперед, надеясь, что старой мисс так будет лучше видно.
Всё, что происходило потом, Эмили помнит как в тумане. Какие-то рисунки, какие-то слова. Что-то там про любовь и прочую романтичную чепуху. Сначала она никак не могла взять в толк как рисунки и рассказ о взаимных чувствах Кэтти и Томми связаны друг с другом… Она внимательно смотрела сквозь очки на работы Томми, на самого Томми и его подругу…Она старалась внимательно слушать… Но чаще слышала лишь шум в ушах, принимая его за звук непогоды, а не старческую глухоту. Как раньше ей хотелось похвалить «одного из воспитанников», пообещать, что покажет его рисунок Мадам и на этом закончить долгий и утомительный визит гостей, но сейчас это было не правильно и не нужно. Эта парочка хотела от нее другого. Но чего?
За окном всё шумел дождь, бился в стекла, дробно выстукивая что-то печальное, а в старческом мозгу мисс Эмили всплыла догадка: они надеются на «нормальную жизнь. Этими картинками им хочется доказать свои чувства, чтобы им позволили быть простыми людьми… без этого высокого предназначения: быть спасением для человечества, быть лишь биологическими запчастями для безнадежно больных…
Эмили продолжала кивать головой и причмокивать губами, глядя на рисунки… Потом они ушли, оставив несколько картинок, грязные следы от порога до дивана в гостиной и полнейшую тишину.
Через несколько дней после визита Кэтти и Томми, Мари-Клод, помешивая суп на плите, поинтересовалась у Эмили, рассказала ли она им, что всё это ерунда? Что всё это лишь красивая сказка для обреченных детей?
Мисс Эмили внимательно посмотрела на Мари, переложила салфетки на столе и расправила складки на скатерти.
8. Мадам, покровительница клонопитомника (Мари-Клод).
читать дальше Чтобы воспитание оказалось эффективным, следует начинать его с самого раннего детства. Но нет таких правил, которые не снабжены исключением. Эти двое нарушали всё, что было известно о «мороженщиках». Старшему мальчику было двенадцать лет, младшему – восемь. Имён у них не было, только идентификационные номера. Мари-Клод ждала их приезда в приюте. С верхней площадки лестницы она видела, как мальчики, одетые в казённые серые пальто Фермы Министерства Здравоохранения, держась за руки, вошли в прихожую. Младший был испуган, судорожно сжимал ладонь, прятал глаза от встречающей их Эмили, которая говорила веско, но при этом достаточно мягко. Взгляд старшего был более пристальный и осмысленный. Некоторое
время он смотрел на директрису, потом повернул голову вправо в открытую дверь гостиной, где были видны полки с книгами, а затем поднял глаза. Было далеко, её зрение давно ослабело и Мари-Клод не могла бы сказать, какого цвета у него глаза, но она смогла увидеть улыбку на его лице.
Мальчики сидели рядом на диване в её кабинете. Младший пил лимонад, в одной руке у него было уже изрядно откусанное пирожное, а крошки усыпали его форменные серые брючки. Старший мальчик отказался от угощения и это тоже было странно: воспитанные на фермах «мороженщики» обычно жадно набрасывались на пищу, которая отличалась от их сбалансированного витаминизированного рациона.
- Почему ты назвал его своим братом?
Мальчик пожал плечами.
- Потому что он мой брат. У нас один родитель.
Это невозможно было отрицать, «братья» не были похожи как близнецы, но не составляло труда увидеть, что у них не разные черты лица, а лишь вариация одних и тех же признаков. Это было странно, как правило, Министерство Здравоохранения не использовало дважды генетический материал от одного и того же донора. Ещё более необычным было то, что мальчики встретились и признали друг друга. В этом было что-то постыдно неестественное, как завести дружеские отношения с собственным отражением. Почему Алиса не встретила в зеркальном мире вторую Алису? Почему не назвала её сестрой?
- Как ты определил это? По вашей схожести?
Он сидел смирно, положив руки на колени.
- Я это знал. Ощущал.
- Ты разговариваешь необычайно хорошо, ты получал дополнительное образование?
Мальчик молчал. Он крепко сжал губы и упорно не отводил взгляд от стены за плечом Мадам.
- Ты можешь не бояться, что кого-то накажут. Мне только надо знать, какое обучение назначить тебе, а какое твоему брату, - голос Мадам стал мягче. Внезапно она поймала себя на мысли, что ей стыдно, будто она обманывает неискушённого во взрослых уловках мальчика.
Тот снова прямо посмотрел на Мадам.
- Я не буду называть имён. После второго приёма корма, чтобы не возникало драк, нам включали телевизор. Нам сказали, что это запрещено и что если об этом кто-то узнает, то телевизор показывать прекратят.
- А как ты встретил брата?
- На выпасе. Там все группы гуляют вместе. Сперва Теда не хотели селить к нашей группе, но я стал устраивать скандалы и потом одна женщина сказала другой, что ничего страшного, если не все диэны в загоне будут одной возрастной группы.
- Это ты дал ему имя?
- Да. Если есть имя, то люди относятся к тебе лучше.
- Все в твоей группе стали настолько хорошо понимать людей?
- Нет. Но некоторые научились выпрашивать себе угощения.
- Ты просил угощения?
- Нет. Я только хотел, чтобы Теда поселили со мной и хотел заботиться о нём.
Мадам знала, что на фермах расселяют «мороженщиков», как только они достигнут возраста полового созревания, по отдельным загончикам. Если «мороженщиков» производили клонированием, то вопрос с их потомством, полученным естественным половым путём, порождал слишком много юридических казусов, чтобы фермеры просто не запретили размножение подопечных. Расселение однополых клонов, должно быть, происходило из уверенности в животной природе этих созданий и ложного чувства стыда. «Братьям» повезло провести некоторое время вместе, пока старшего не отселили и он не начал постепенно сходить с ума в одиноком загоне.
- Ты придумал себе имя?
- Нет. Достаточно одного имени. Если бы было две штуки, они бы уже не были настолько добры.
- В Хейлшеме у всех есть имена. Ты можешь выбрать любое.
Интересно, отстранённо думала она, выберет ли он неосознанно имя своего донора-отца? Или имя нечто более определённое, нечто личное, что человек должен выбирать сам, не довольствуясь тем, что для него решили родители.
- Вы точно не хотите дать мне имя сами?
- Я думаю, ты уже выбрал себе имя сам из когда-то услышанных.
- Да. Я выбрал.
- Мари, так нельзя, твой энтузиазм слишком велик.
Эмили старалась подобрать слова, чтобы объяснить подруге, что тем страшнее будет разочарование, когда потерпит крах и эта попытка убедить комиссию по правам личности.
- Эмили, разве ты не видишь, какой потенциал у Винсента? Он осознал себя, понял, какими характеристиками обладает и нашёл такие же в ином клоне, с которым он имеет тот же набор ДНК. Помимо того… Они первые наши дети, которые установили между собой родственные связи. Если на комиссии не действует логика, то на них должны подействовать эмоциональные аргументы. Установление родственных связей, инстинктивная привязанность – одна из главных парадигм человеческого поведения.
Эмили открыла дело мальчика.
- «Удачная имитация разумного поведения». Вот, что здесь написано. Как ты сможешь доказать, что мальчик испытывает инстинктивные родственные чувства? Внешнее выражение привязанности вовсе не показатель внутренних чувств.
Мари-Клод грустно улыбнулась.
- А чем это отличается от людского поведения?
- А как ты сможешь это доказать, Мари? Не воображай их уникумами. Дай мальчикам нормально развиваться, Винсент и вправду очень умён, а Тед хоть и не получал уроки телевоспитания, но подражает другим и если у него те же показатели умственного развития, что и у «брата», он быстро нагонит развитие нормальное для мальчика его возраста.
Эмили казалось, что её слова, такие правильные, отскакивают от Мари-Клод, как капли летнего дождя от непромокаемого макинтоша.
Это не запрещено?
Винсент коснулся рукой старой гравюры Мадонны с ребёнком, висящей между двумя окнами. Мари-Клод подумала, что имя живописца на редкость подходит мальчику.
- Что именно? Прикасаться к гравюре?
- Нет. То, что вы пригласили нас домой.
- Ты не должен беспокоиться, - её голос сух и антисептически прохладен.
Винсент проходит по комнате, касаясь безделушек, жадно впитывая размеры, запахи, цвета незнакомых вещей. Тед в соседней комнате смотрит обучающую программу, доносятся громкие возгласы ведущего: «Какая эта буква? Ну-ка, скажите мне все вместе, какая эта буква?» «Q», - кричит Тед. Винсент уже не раз смотрел подобные программы, он читает очень медленно и предпочитает телевизор книгам, но одно то, что фермерский ребёнок самостоятельно усвоил грамоту, повергает Мадам в восторг.
- Это ваш сын? – Винсент держит в руках рамку с чёрно-белой фотографией парня лет семнадцати.
- Да, - голос у Мадам сухой и старый.
- Он живёт с вами?
- Нет. Он сейчас в Индии.Винсент ставит снимок на стол и делает вид, будто тот его больше не интересует.
- Я отдала его. Не смогла бы воспитать сама, была слишком молодой. Он не знает, кто его мать.
В комнате напряжённое молчание, только звук телевизора из соседней комнаты и выкрики Теда. Винсент садится за стол.
- Почему на ферме нас называли диэны, а в приюте «мороженщиками»?
Мадам садится напротив.
- Диэн – это от DNA, название дезоксирибонуклеииновой кислоты. Её открытие позволило клонирование. Жаргон появился лет двадцать назад, благодаря газетным заметкам. «Мороженщик» - герой детской книжки: человек, состоящий из мороженного. Он вышел погулять в жаркий денёк и каждый прохожий старался откусить от него кусочек. Когда тот вернулся домой, он увидел, что от него почти ничего не осталось и поэтому съел сам себя.
- А у других мы называемся клоны?
- Нет. Люди никогда не пользуются настоящими названиями. Потому на них так сильно действует, если кто-то обретает имя. Министерство Здравоохранения называет клонов «генносовместимым материалом». «Генносовместимый материал, пригодный для трансплантации».
Винсент находит на столе несколько крошек, скатывает из них шарик и катает по столу.
- Он умирает, Мари. Это ужасно. Его вырывает. Такой талантливый. Господи, как подумаю…
Мари-Клод молчит и крепко прижимает трубку к уху.
- Ты приедешь? Мари, ты не можешь не приехать!
- Я… Я не могу. У меня назначена встреча.
Мадам кладёт трубку и закрывает глаза. Она не плачет. Ещё много лет назад, когда весь этот проект с приютом только начинался, она запретила себе плакать.
- Какие они?
Мари-Клод даже не пытаясь скрыть жадного любопытства, изучает лицо собеседника. Он похож и не похож на братьев.
- Талантливые. Винсент прекрасно рисует. Тед тоже, но ему не хватает усидчивости, его воспитание было несколько иным.
- Это…
Собеседник проводит рукой по волосам. Не Винсент, не Тед – его зовут Дэвид. Быть может, когда-то ему хотелось, чтобы его звали Винсентом, быть может, он и не помнит своих детских желаний.
- Чего вы хотите от меня? Наверное, вы полагаете, что это как узнать о том, что где-то живут мои сыновья. Но они не мои сыновья, у меня брали кровь из вены, ткани из руки, чёрт возьми, они даже не брали мою сперму. Поймите, что это как два куска моего мяса, которые почему-то обрели сознание.
- Мне нужно знать, сколько их. Сколько раз вы проходили процедуру? Вас не могли не предупредить, что процедуру надо проходить единожды, но я понимаю, что волонтёры не могли отказаться от вашего генного материала. Вы выдавали себя за безработного, но у вас есть и время, и деньги, чтобы следить за собой.
Мадам говорит холодно. У неё властный голос, как у тех, кто много лет работает с детьми и привык к безукоснительному повиновению. Её слова действуют на Дэвида как пощёчины. Он вздрагивает несколько раз, отводит глаза. Шепчет.
- Нет. Только двое. Я… я не думал о том, какие они родятся. Хотел отдать долг…
Мари-Клод сжимает кулаки и позволяет ногтям порвать её сухую кожу. Бедняки готовы ради дозы на любые эксперименты, но этот человек мог позволить не плодить детей, которые с генетической точки зрения ближе ему, чем дети, которых родила бы ему женщина.
- Вы задолжали?
- Мой брат… Да… Он тогда покончил с собой. Вы не понимаете… Когда мне было четыре года, я заболел, последствия облучения. Требовались переливания, костный мозг… Нужны были генетически подходящие доноры, чтобы не было отторжения… У родителей были перенесённые
заболевание, потому они решили родить Эндрю. Поверьте, к нему хорошо относились. Подарков ему дарили больше, чем мне. Внимания уделяли больше. Но ему как будто ничего не нравилось…Только улыбался и откладывал, даже не благодарил… Постоянно хотел больше. Как-то стал на краю бассейна с ножом и стал кричать, что если ему что-то там не купят, то он вонзит нож себе в руку и их драгоценному Дэвиду достанется на один орган меньше. Я вылечился, а он начал пить. У меня всё было не так удачно, как вам кажется, когда он покончил с собой… Когда он покончил с собой, то я подумал: почему он, а не я? Это было жертвой. То, что я отдал себя на клонирование. И второй раз, через несколько лет. Это жертва, мой долг!
Его голос становился уверенней, крепче. Мари-Клод презрительно скривила губы.
- Вы не жертвовали себя. Они – не вы. Вы снова жертвуете другими.
Победное выражение сошло с его лица.
- Я не знаю, как помочь. Мы все подписывали бумагу, что не претендуем на наш генетический материал. Но если как-то что-то сделать…
Мари-Клод поднялась со скамейки.
- Я не верю в кармические проклятия. Но верю в то, что вы были привязаны к брату, хотя и не отдавали себе в этом отчёт. Вы могли подружиться с ним, не давать ему чувствовать себя отвергнутым. Винсент – старший из мальчиков, в эту секунду умирает в госпитале. Но если он выживет, не считайте, что он должен своей кровью искупить ваши грехи. Но у него будет возможность сделать то, что не удалось вам.
Она не оглядывалась, когда уходила. Краем сознания она попыталась предположить не толкнёт их разговор Дэвида на тот путь, которым ушёл его брат. Но это её не волновало: почему он должен жить, если другие умирают?
У Винсента были синие губы. Мадам знала, что он ещё долго не оправится, а одышка будет мучить его всю жизнь. Он лежал под лёгким одеялом в детской, в которой так никогда и не побывал её сын.
- Вы обещали! Вы обещали, что спасёте его! Что ещё нужно? Я могу прийти к этим комиссиям и сказать, что могу обменять свою жизнь на его! Это поможет?
- Винсент, тебе нельзя нервничать. Уже счастье, что ты остался жив. Для трансплантации твои органы более непригодны, только по этой причине можно было тебя вывести из под юрисдикции Министерства Здравоохранения. Но с Тедом это уже не пройдёт.
- Это нечестно! Тогда верните меня в приют! Вы обещали, что спасёте и его, только поэтому я всё выпил!
- Тебя не примут больше в приют. А Тед слишком мал, чтобы пережить последствия яда. Да и больше этого делать нельзя, ещё один такой случай и они арестуют всех подозреваемых за порчу государственного имущества. Лежи спокойно, тебе надо поправляться. Я сдержу обещание. Но если ты умрёшь из-за того, что не можешь полежать спокойно, ты не сможешь защищать его больше.
- Мистер Хоннесси?
- Вы медсестра? Хотя нет, вы больше похожи на доктора.
- Я не имею отношения к медицинскому персоналу.
- Тогда что вы тут делаете? Вы из гробовой конторы?
- Меня называют Мадам. Через полчаса у вас назначена трансплантация.
- Верно. Хотя я всё ещё не вижу причин вашего прихода.
- Вы знаете, сколько шансов, что операция поможет?
- Ну, вроде не так много, но не попробовать было бы глупо.
- Я хочу познакомить вас с вашим донором. Тед, будь добр, зайди сюда.
- Эй, я на такое не подписывался, дамочка… Здравствуй!
- Здравствуйте!
- Он меня стесняется? А он не слишком молод?
- Молод. Его зовут Тед.
- Слушайте, дамочка, я так понимаю, что вы из этих безумцев, кто раздаёт листовки на Плексингтон-сквер…
- Он любит мороженное. Любит рисовать. Когда смотрит телевизор, забрасывает ноги на спинку дивана и висит вниз головой. Скажи, что ты любишь больше всего, Тед?
- Пудинг.
- Впечатляюще, да. Но… Слушайте, это же всего лишь геносовместимый материал, после операции он…
- Да. Придёт в негодность и спустя пару дней будет готов для утилизации.
- Почему ты смотришь телевизор? Это тебе не запрещено?
- Нет. Раньше было. Когда я жил на ферме. А теперь мне разрешают телевизор. И раскраски. Я вас видел. В шоу дней пять назад.
- А родители у тебя есть?
- Только брат.
- Шансы невелики, мистер Хоннесси. Ваш шанс прибавить два года к жизненному пути. Или его жизнь на много-много лет вперёд.
- Слушайте, это не честно. Действительно несправедливо. Я… Они же ничего не чувствуют.
- Хотите ущипнуть его и проверить чувствительность?
- Нет… Это какой-то бред. Вы хотите, чтобы я отказался от операции?
- Я хочу, чтобы вы всем сказали, что сделали операцию. Хирург подпишет необходимые бумаги. И липовое свидетельство об утилизации.
- Мне надо подумать...
Из Винсента получался хороший реставратор. Он быстро уставал, но новые витамины действовали эффективно и постепенно он набирался сил. Теда тоже интересовало искусство, но он был слишком непоседлив. Одинаковые гены не могли сгладить разницы в первых годах жизни.
Одна из первых вещей, которые попросил Винсент, стала картина Мадонны с младенцем, которую он принялся реставрировать.
Иногда, глядя на мальчиков, Мари-Клод думала, смогла бы она пожертвовать клоном, чтобы спасти своих приёмышей. Или не клоном, а рождённым человеком. И не пожертвовала ли она таким образом Дэвидом и мистером Хоннесси? И не придётся ли пожертвовать кем-то ещё, когда изношенное от яда сердце Винсента может в будущем дать сбой?
Проблема отторжения стала общемедицинской, клонирование сместилось из государственного сектора в частный. Обеспеченные люди заранее стали заказывать своих клонов, дабы в будущем у них был запас органов, которые не будут отторгать их тела.
Воспринимают ли доноры этих клонов как их жертвы для других людей, как делал Дэвид?
И как скоро они начнут ассоциировать их с собой и не захотят жертвовать собой?
9. Клон Родни, донор
читать дальшеНа ежегодной ярмарке в Хейлшеме я сменял свой спичечный кораблик на книгу про Волшебника Страны Оз. Там было все практически про меня. Про нас. Вот Железный Дровосек, у него не было сердца и ему дали сердце. А Страшиле дали мозг. Это же пересадки, понимаешь? А Льву смогли пересадить смелость, современным технологиям этакая сказка даже и не снилась.
В Дувре отличный центр трансплантологии, в нем есть дорожка из жёлтого кирпича.
Я катал по ней Крисси, когда нам повезло и нас распределили в одно и то же место. Поначалу я тоже был помощником. Я пробыл ее помощником целый год, пока она не завершила после второй выемки. Мы все боимся завершить после второй, но поначалу не верим, что все может происходить так быстро. Крисси боялась и хватала меня за рукава перед тем, как ее усадили на каталку, а я говорил ей: "Успокойся, дуреха, я же знаю, что ничего не случится", а говорил я так потому, что не верил, что существует сила, способная оторвать нас друг от друга, а еще сохранил газетную вырезку - интервью с Мадам, и надеялся, что как только Крисси встанет на ноги, мы съездим в Лондон и проследим за ней. План поездки так и стоял у меня перед глазами, я подготовил все для того, чтобы Крисси было легче восстановиться, принес в ее палату магнитофон и кассеты, которые она любила, а потом они достались кому-то другому, когда я отказался от должности помощника.
Я встретил в Дувре Кэти, малышку, которая вместе с нами ждала распределения на ферме Уорвиков, и она сказала мне, что держусь я молодцом. Между делом она рассказала мне, что Джейми Уорвику пришло направление на пересадку костного мозга и суставов. У Джейми было много книг в потертых переплетах, какие-то сказки, еще прошлого века и скрипучая инвалидная коляска, он был славный малый, оторванный от реальности, и его старый дом, заброшенный где-то в пустоши, как и Хейлшем, застрял между временами вдали от людей и их правил.
Миссис Уорвик разграничила ферму так, чтобы мы, проходя между амбарами и гостевым домом, не были заметны из его окон. Наверняка она считала нас бездельниками, а может, ничего не считала.
Еще в Хейлшеме мисс Люси как-то сказала нам, что люди ничего особенного про нас не думают, да и вообще не думают о нас, а если и подумают, то гонят мысли прочь. Не знаю, почему она так сказала, возможно, злилась, когда мы начинали о чем-нибудь мечтать вслух. Однажды я ляпнул, что будь у меня самолет, я бы слетал в Голливуд, и тогда она побледнела, хлопнула в ладоши и наша вечно галдящая толпа замолчала. Мисс Люси обвела нас тяжелым взглядом и сказала: "Вы, кажется, не понимаете некоторых вещей. Значит, настало время вам рассказать о них без прикрас. Садитесь и слушайте".
Я и не думал, что какой-то самолет вызовет такую волну, ведь на самом деле я никогда всерьез не мечтал о настоящем самолете и не воображал себя настоящим человеком.
"Мир снаружи вовсе не таков, каким вам кажется, - сказала мисс Люси, - не стоит заблуждаться и насчет людей. Мы вовсе не благодарны вам за спасение от смерти или инвалидности".
Но что бы там ни думала миссис Уорвик, она оберегала сына от нас, а Джейми выезжал на крыльцо под вечер, объезжал дом по круг и тайком курил у глухой задней стены. Смотрел в поле, когда мы частенько возвращались окольным путем, перемахивая через ограду. Мы с Крисси, возвращаясь из леса, дурачились, вытанцовывая жуткую смесь из того, что учили в Хейлшеме, и того, что подсмотрели в телевизоре, наш танцевальный ритуал продолжался до тех пор, пока октябрьские дожди не размыли дорогу.
Когда коляска Джейми застряла между досками дорожного настила, он сказал мне, что больше всего на свете хочет танцевать степ, а пока я выкорчевывал ее, и дождь поливал наши спины, он спросил, что я люблю читать.
Угадай, какую книгу я первой достал с его полки?
- Джейми Уорвик получил направление на пересадку, - сказала мне Кэти.
- В Норфолк? - спросил я.
- В Норфолк. Туда Хейлшем направил наши данные. По государственной программе один из нас пятерых должен вернуться туда. Скорее всего, тот, чьи данные запросит первый по очереди реципиент.
- И сейчас очередь Джейми? - спросил я, ковыряя носком крашеные кубики кирпичной дорожки. Дорога из желтого кирпича в Дувре вела в сторону Сассекса.
- Ты был хорошим помощником, - вместо ответа сказала Кэти.
- Нет, я буду хорошим донором, - сказал я.
Авторы: Тедди-Ло, tal_ch, guy_montag, Ангел Музыки, Светлана Макарова, Светлана Батанова, Sandrrrist, Саша Хайрутдинова.
1. Мисс Люси, опекун.
читать дальше Только творчество позволяет заглянуть в душу.» Что за новомодная чепуха? Да ведь у них и души-то нет, так думает мисс Люси. Они же клоны, не настоящие люди. Следили бы лучше за их здоровьем, а они с этим творческими заданиями его совсем посадят. У них на этой почве начинаются депрессии, истерики, апатия. От еды отказываются, а кому будет нужен больной желудок для пересадки? Можно подумать, тут приют для одарённых сирот, а не клонопитомник.
Мисс Люси надевает очки и принимается раскладывать направления выпускников. Два на сиделок и шестнадцать на органы, как всегда. Конечно она не думает, что клонам нужно рассказывать, кто они такие и зачем на свет народились? Ещё убегут, пожалуй, как коровы из загона, если у них на глазах пустить под нож одну. Но они, Боже правый, думают, что дочери и сыновья известных певцов, кинозвёзд, незаконные принцы и принцессы. Зачем это? Лучше бы сказали, что их родители алкоголики и белая рвань, делали бы упор на здоровом образе жизни, на гимнастике. Мисс Люси качает головой, аккуратно заполняя журнал выпускников. Когда-то она была медсестрой, теперь она опекунша в клоноприёмнике, работка паршивая, прости Господи, да зато платят огого, можно отсылать деньги больной сестре в Оклахому.
Хоть и приходится работать с этими уродами. Поначалу мисс Люси их боялась – они выглядели как люди, думали как люди, говорили как люди, но людьми не были. Страху больше, чем в морге. Но мисс Люси не сдалась, бутылочка бренди и нательный крестик помогли ей справиться со страхом. Но до чего же её раздражали их наивные вопросы, глупые фантазии. И ведь нужно было отвечать так, чтобы они замолчали и так, чтобы не поняли, кто такие.
А ещё эти курята норовят унизить тех, у кого не получаются эти творческие штучки! Думают, только это и важно в жизни, матерь Божья, у них и жизни никакой нет, а всё туда же.
Когда они довели до слёз клона Томми, (Это был пятнадцатый Томми на её веку в этом питомнике, фантазии у них нет, что ли? Мисс Люси не помнила, как выглядел хотя бы один из тех Томми) дразня этим своим творческим заданием, мисс Люси так рассвирепела, что не просто вмешалась, а отвела Томми в уголок и откровенно сказала, что она думает об этом их творчестве, что у самых одарённых здесь оно и гроша ломаного не стоит и что ничего оно им не даст, и только дураки тратят время на рисование и пение, когда можно прыгать, бегать и работать в поле.
Она даже не думала, что Томми её поймёт – думала, у них это проклятое творчество вшито в гены, подлили им туда краски в пробирку, чтоб рисовали и глину, чтоб лепили. Но он её понял сразу и буквально: совершенно перестал заниматься, болтался с мячом во дворе день деньской, и никто его не заставлял делать что-то ещё. Конечно, Мадам, которая приезжает раз в месяц и хвалит особо отличившихся была недовольна, но Томми на Мадам было плевать, почти как мисс Люси.
Да он перестал быть похожим на остальных клонов, от обычного мальчишки не отличишь. Эти-то, творческие все какие-то придурошные, ну точно коровы, только и знают, что по бумаге пальцами возить, а глаза туманные. Ну так Томми как перестал с ними сидеть, словно ожил. Пусть у этого пятнадцатого Томми тоже нет души, но он хотя бы не такой дурак, как остальные.
Потому-то мисс Люси и была внимательна к Мадам в её очередной приезд, улучила минутку и спросила: как бы, мол, выхлопотать клону направление на работы, а не на органы. Спросила она этак равнодушно, как бы ради интереса – она знала, что ценили её особо за то, что она не привязывается к воспитанникам (да и как к ним можно привязаться?), при первых признаках привязанности опекуна увольняли. И таких было много на памяти мисс Люси, очень много. Глупые молодые и старые люди, обманывавшиеся внешностью и принимавших бездушные туловища за настоящих детей. Но мисс Люси было не обмануть, нет. Так как клон может получить хорошее место?
Мадам улыбнулась и промолвила: «Только творчество позволяет заглянуть в душу” Мисс Люси кивнула и льстиво заулыбалась, хотя сама ругала в мыслях
Мадам на чём свет стоит, неудивительно, что все головы остальным задурила, сама какая-то психичка, прости Господи.
Мисс Люси ругала Мадам очень долго, ворча на клонов, попадавшихся на пути.
Она вошла в свой кабинет, разобрала направления и открыла журнал, чтобы переписать данные из медицинских карт выпускников, но работа не идёт.
За окном на площадке гоняет мяч Томми, он не пошёл на торжественную линейку в честь прибытия Мадам.
Мисс Люси смотрит на него и ни о чём не думает, даже перестала ругать Мадам.
У мисс Люси никогда не было детей.
2. Клон Томми, воспитанник приюта, донор органов
читать дальшеПервую пару стеклянных глаз Томми разбил. Сказал, что случайно, смахнул с бортика раковины во время утреннего умывания. Вторую пару закопал в дальнем углу парка, во влажной рыхлой земле. Сказал, что потерял. Когда медсестра принесла ему третью пару, прочла лекцию о том, как важно носить стеклянные глаза, они защищают глазницы от пыли и грязи, препятствуют деформации век и провисанию мышц. Томми ответил, что единственная польза от стеклянных глаз в том, что ей неприятно смотреть на его пустые глазницы и думать, что однажды кому-то подойдут и ее глаза. Сказал, что она может не волноваться, органы некондиционных клонов никому не нужны. Больше про глаза они не говорили.
Если бы мог, Томми показывал бы миру и шрам на животе, оставшийся от операции. Но шрам был узкий, совсем незаметный, и ходить без футболки ему не позволяли даже летом, берегли от простуды ценный органический материал.
Чем ближе было тридцатилетие, тем чаще его посещала мысль, что он что-то упустил. Не о том они с Кэтти и Рут мечтали в приюте и говорили украдкой. Конец не мог быть настолько прозаичным. Они и в самом деле верили, что их готовят к чему-то большему, чем распределить по больницам и выпотрошить из них почки, печень и сердце. Что их готовят в разведчики и проверяют на психическую устойчивость. Или они участвуют в сложном эксперименте, цель которого – доказать, что клоны ничем не отличаются от людей. И все, что от них требуется, – постараться и проявить себя. И тогда все поймут, все узнают.
Послеобеденное время отведено для прогулок, Томми медленно брел по лабиринту больничного парка, тростью нашаривая перед собой дорожку. Моросил дождь, мир вокруг пах холодом, сыростью и землей. Томми думал, что зря послушал тогда мисс Люси. Она сказала правду, и эта правда оказалась для него непереносимой. Лучше бы он, как Родни и Крисси, думал, что умение танцевать делает его особенным. Или, как Рут, мечтал, что его прототип богатый и влиятельный человек, однажды он узнает о своем клоне и заберет его к себе. Или, как Кэтти, верил, что способность влюбиться все изменит. Лучше бы он верил хоть во что-нибудь, обманывая себя, и эта лживая надежда наполнила бы его жизнь смыслом и вела вперед. Правда оказалась холодной и равнодушной, как осыпающийся мокрой листвой парк. После того разговора с мисс Люси Томми перестал стараться. Рисование и прежде не давалось ему, теперь в нем не было смысла. Кэтти нравилась ему, но в этом тоже не было смысла. И никакого смысла не было в том, что Рут постучалась на ферме в его дверь. Он должен был отказаться и не смог, все вышло скомкано, быстро, неловко, потом было стыдно, что у него ничего не получилось, что ей не понравилось. Он ничего не почувствовал такого, о чем пишут в книгах и снимают в фильмах. Потому что он не настоящий.
Бродя в кромешной темноте по дорожкам мокрого парка, Томми думал, что где и когда упустил что-то важное. То, что могло все изменить.
3. Клон Кэтти, воспитанница приюта, донор органов
читать дальше Мне двадцать. Я - Рут. Я - из Хейлшема, местечка типа концлагеря. Там полно мне подобных. Мне двадцать. Я ничего не видела, кроме Хейлшема, пока нас не выпустили и не увезли.
Всех увозтят под Льюис. Там ферма. Мы прибыли недавно. Миссис Уорвик, хозяйка, подает мне чай так, будто я тумба под телевизор. Ее сынок не говорит - мычит. А она им гордится. Ну не дура ли?
У Кэти комната рядом со мной. У Томми - напротив. Нас пустили гулять в некий Норфолк. Почему не Париж? Нью-Йорк? Сан-Франциско? На кой чёрт Норфолк?.. мы поехали втроём.
Кэти - моя лучшая подружка. Томми - наш кореш, собрат, нам подобный. Или мы - подобны ему? Без разницы. Хейлшем ли, Льюис ли, Норфолк.
Я никогда не увижу Париж.
Не попробую устриц.
Не рожу ребёнка.
Не окуну босые ноги в прохладный океан.
Два года назад я думала бежать, жить, работать и ходить в офис, выйти замуж за какого-нибудь Смита, прикинуться. Им. Человеком. Возможно ли? Нет. Мы все на учете. Строже, чем террористы. Загнанные в клеть, как евреи на Второй Мировой.
В Норфолке - Родни и Крисси, из старших. У них ещё почки целы, и не выдранный пищевод. Везунчики или...? Говорят, их помиловали. Или помилуют. Мол, тех, кто полюбит, будут щадить. Ха. Двадцать раз ха. Где это видано, мы - и любовь. Хотя.. у Кэти всю дорогу горели глаза. Она пялилась в Томми
Дуреха. А Томми вспомнил Мадам.
Была у нас в Хейлшеме тётка, заезжая. Придёт, соберёт письма, картинки, свалит в мешок. Где ж теперь мои письма? - спрашивал Томми. Томми, - смеялись мы,- разве ты умеешь писать?
Томми когда-то подкатывал к Кейти. Что-то писал на кассету. Балладу? Не унесла ли ее в своем мешочке Мадам?..
Там, в Норфолке, я видела женщину. Костюм, твид, и губы, и родинка у щеки.
- Ты - не её клон, - говорил Томми. - Ты - клон проститутки. А я - клон бомжа.
- Я - клон проститутки, - повторяла я позже, ночью. Я зашла в комнату Томми, голой. Он плакал.
Не плачь, Томми. Мы - мясо. Надежды нет. Любви нет.
4. Клон Рут, воспитанница приюта, помощница
читать дальшеИссохшие пальцы Рут теперь стали даже тоньше, чем были в детстве. Детстве далеком и неуловимо прекрасном, как позабытый предрассветный сон.
Кэт чувствует влагу на щеках. Утренняя роса на живой и теплой коже. На худых, покрытых сетью очень выпуклых вен руках Рут.
Наши руки такие же теплые, как руки того, кому пересадили вторую почку Рут. Наши слезы – тоже соленые. Нам больно, и мы тоже умеем умирать.
Кто решил, что наши жизни можно выставить на распродажу?
Рут шепчет что-то в забытьи. Что-то про Томми, любовь которого они так и не смогли поделить в детстве. Про то, что она виновата и перед ним, и перед Кэти. Что они могли бы стать той самой парой, которую признали бы людьми.
Волшебными принцем и принцессой из сказки, которые, говорят, рассказывают люди-родители своим человеческим детям.
У клонов нет родителей.
Клонам не положены сказки.
Но сейчас Рут отходит ко сну, и губы ее сухи и горячи, речи ее сбивчивы, она, как ребенок с высокой температурой, разметала одеяла и отпихнула подушку, вцепилась в запястья Кэти.
Кэт укутывает, убаюкивает ее, укачивает на коленях, и капли росы с ее щек падают и впитываются в сухую обжигающую кожу Рут.
Кэт рассказывает сказку.
Про принцессу Фрут и принца Тонни. О том, как они жили-поживали вдвоем в замке под названием Хэйлшем, и им покровительствовала добрая фея по имени Мадам. Она обещала Фрут и Томми… то есть Тонни, конечно же… обещала им долгую счастливую жизнь, и кучу детишек, и другой замок – у самого теплого и синего моря, среди высоких стройных пальм и гомонящих разноцветных птиц.
Но грозные боги, именуемые Опекунами, исполнились зависти к счастью Тонни и Фрут и решили помешать им. Они похитили Фрут и увезли в другой замок, белый как смерть, страшный замок. Здесь Фрут пришлось многое испытать, многое пережить. Но ведь она была настоящей принцессой, а значит, умела терпеть боль и бороться со страхом. Она знала, что ее Тонни наверняка отыщет ее!
И вот однажды на рассвете, когда Фрут уже совсем было отчаялась, к ней пришла вестница. Это была служанка из позабытого замка детства, Хэйлшема, ее звали Бэт. Она пришла, чтобы рассказать Фрут: ее Тонни спешит к ней, он преодолевает страшные испытания и опасности, он борется с Опекунами, и с ним поддержка доброй и справедливой Мадам. Ее Тонни уже рядом, вот стучат копыта его коня, вот громыхают латы и лязгает меч, когда он спрыгивает с седла на каменную мостовую. Вот он, звеня шпорами, поднимается по лестнице и стучит в дверь кулаком в металлической перчатке…
Рут улыбается. И больше не дышит. Ее пальцы разомкнулись, выпустив запястья Кэти. Вестница в белом халате плачет, окропляя утренней росой лицо принцессы Фрут.
Теперь Кэт должна будет отыскать принца. И по дороге ухитриться самой стать принцессой.
Кажется, она наконец справилась со своим творческим заданием.
Теперь нужно помочь Томми – вечно он ленится делать домашнюю работу.
5. Миссис Уорвик, мать рецепиента
читать дальшеКогда врач вернулся в палату и, пряча глаза, подробно рассказал миссис Уорвик о судьбе, которая ждёт её сына, та сразу же решила, что чёрта с два она его дождётся.
По радио зазвучала песня I will survive. Миссис Уорвик слегка пошевелила ногами. Почему её сыну не достались её крепкие, может, не слишком стройные, но надёжные ноги? Они ни разу не подвели её, одинаково исправно крутя педали старого велосипеда, гружёного овощами на продажу, и выбивая плотную дробь, мало похожую на модный твист, на деревенских танцах. Мистер Уорвик тоже не мог пожаловаться на свои ноги - подвело-то его в итоге сердце и Джонни Уокер, в обнимку пустившиеся в путь за пределы земного существования. Но мистер Уорвик не имел никакого отношения к ногам её сына - просто потому, что не был его отцом. Да и быть не мог, благополучно умерев за три года до его рождения.
Если Джейми когда-нибудь спросит её об отце, миссис Уорвик будет нечего ему рассказать. Не говорить же мальчику, в самом деле, про то, как душно пахло от его отца свининой с луком, которую тот ел за полчаса до того, как зажать немолодую бабёнку, нанявшую его вспахать поле, за дровяным сараем, какими жёсткими и горячими были его руки и как он исчез, не взяв причитавшихся ему денег.
Миссис Уорвик какое-то время пребывала в недоумении, должна ли она считать себя падшей женщиной, раз расплатилась за работу собственным телом. Но тяжело проходившая поздняя беременность и никуда не ушедшие обязанности хозяйки не слишком доходной фермы отодвинули эти мысли на второй план.
Платиновая блондинка, взлетевшая с песней на вершины всех хит-парадов, взяла высокую ноту, и мысли миссис Уорвик снова вошли в прежнее русло. Наблюдая, как медсестра, думая, что она спит, аккуратно поправляет пузырь со льдом, она мысленно составляла прошение в инстанции, занимающиеся вопросами трансплантации. Она не забыла ни своего бедственного положения матери-одиночки, ни заслуг мистера Уорвика перед отечеством. Правда, предстояло ещё придумать, как обойти вопрос трёхлетней паузы между смертью отца и появлением на свет сына. Но миссис Уорвик была настроена решительно, и блондинка из радио её подбадривала: Did you think I'd crumble?
Она устроилась поудобнее, насколько её положение это позволяло, и дала волю фантазии. Чиновники обязательно войдут в её положение, думала она, расправляя складки на простыне. Мальчик совсем не может ходить - да такое кого угодно разжалобит! Она представила, как на ферму приедут дети одного возраста с её мальчиком.
Хорошо бы приехали несколько человек, чтобы было из кого выбирать. Наверняка пришлют ещё и девочек... Миссис Уорвик поморщилась. Не дай бог ещё влюбиться в такую. Нет, она уж постарается, чтобы он подружился с кем-нибудь из мальчиков. Каким-нибудь серьёзным, хорошим мальчиком. Они вместе будут заниматься, в обычную школу она Джейми не отправит ни за что.
Медсестра подошла бесшумно и положила ладонь ей на лоб.
- Сделать вам укол?
- Когда я смогу увидеть сына? - прошелестела миссис Уорвик пересохшими губами.
Медсестра внимательно посмотрела на измученное лицо роженицы, вышла и вернулась с туго запеленутым свертком в руках. "Разверните его", - глазами попросила миссис Уорвик. Младенец, красный и сморщенный, недовольно кряхтел и сжимал кулачки. Но ножки его не были подтянуты к животу, как у обычных детей, — они лежали, как тряпочки. Медсестра положила ребёнка на грудь к матери, и та обхватила его руками.
Сколько ей понадобится времени, чтобы заполучить для Джейми новые ноги? Лет пятнадцать? Никак не меньше, у этих программ по донорскому клонированию, говорят, огромные очереди. Ничего, она подождёт. Они с Джейми подождут.
- Сделайте радио погромче.
6. Джейми Уорвик, рецепиент
читать дальше- Алло, добрый день мисс, я бы хотел узнать... Джейми Уорвик моё имя... Да. Да... По программе пять лет назад... Я знаю, что вы не даёте справок, но... Да, да. Простите.
Джейми хорошо помнит тот день, когда ему сделали операцию. Он отошёл от наркоза раньше, чем это было предусмотрено. И, хотя ему вкатили, наверное, галлон обезболивающего, больно было всё равно. Но какой же это ерундой ему казалось, хотелось немедленно спрыгнуть с кровати и самому, впервые, подойти к матери. Или хотя бы переглянуться с ней — ну, каково? Неужели это правда? Как на зло мать вышла, он слышал, как она говорит в коридоре с врачом. Он хотел позвать её, но тут услышал знакомое имя и насторожился.
– Родни, клон последнего поколения, один из тех, которые были у вас на передержке. Прекрасные данные. (это врач)
– Что с ним будет? (это мама)
– Ваш сын быстро адаптируется, анализы хо...
– Я про Родни. (Джейми кажется, или её голос дрогнул?)
– Про клона? (он так говорит, как будто речь идёт о микроволновке). Если хотите, его можно придержать, он протянет ещё несколько операций. Почки, печень, сердце, кожа – всё в прекрасном состоянии...
Тут Джейми понял, что не может молчать.
– Мама! – крикнул он, и разговор за дверью прекратился.
– Добрый день... Я хотел бы узнать, где утилизируются клоны... Это личный вопрос... Сэр, я понимаю, что эта информация не разглашается, но я прошу вас, я ему жизнью обязан... Позвонить по этому номеру? Да, сэр, спасибо, сэр... Что? Суставы и спинной мозг. Да, сэр, всё прошло очень хорошо, спасибо... Спасибо... И вам хорошего дня.
До того самого дня Джейми думал, что клоны для трансплантации, это что-то вроде манекенов, биороботов, потому что иначе... Иначе и быть не могло. У него до сих пор не укладывалось в голове, что клоны ничем не отличаются от обычных людей... Разве что мелочами. Родни был его другом, но с точки зрения медицины и закона он стоит ниже домашнего хомяка.
Как только Джейми узнал об этом, начались осложнения, тело отторгало чужую ткань. Доктора не понимали, в чём дело, анализы показали полную совместимость, но мама догадалась, что он всё знает.
Однажды она пришла к нему в палату, пока он метался в лихорадке, сжала его руку и прошептала на ухо: «Неужели ты допустишь, чтобы его жертва была напрасной?». Джейми смутно запомнил этот эпизод, но уже на следующий день всё пришло в норму. «Антибиотики помогли» – сказали доктора.
С тех пор Джейми пытался найти Родни или Крисс, или кого-то из ребят с фермы. К приюту его не подпустили и на милю. Годы шли и шансов найти Родни живым оставалось всё меньше. Сейчас Джейми твёрдо знал, что ищет могилу.
– Добрый день, мисс. Мне сказали обратиться к вам. Мистер Уоллес... Да... Спасибо... Льюис? Спасибо огромное, вы мне очень помогли.
Раньше для Джейми не было места лучше, чем Льюис и их старенькая ферма. У него не было друзей, они жили слишком далеко ото всех, в школе его дразнили красношеим и норовили закрыть в туалете, поставив его инвалидную коляску на стопор. Мать хотела перевести его на домашнее обучение, но Джейми отказался. Он хоть и не рвался общаться со сверстниками, но побег считал ниже своего достоинства. Ему было не с кем поговорить, зато он много читал. И мечтал о том дне, когда до него дойдёт очередь на пересадку костного мозга. Он твёрдо решил первым делом научиться танцевать степ. В целом, Джейми неплохо чувствовал себя в одиночестве, и, хотя у него были парализованы ноги, он был счастлив.
Когда мать сказала, что из приюта к ним отправляют ребят, Джейми испугался. Мать строго настрого запретила ему подходить к ним, потому что приют якобы был для малолетних преступников. Но Джейми не потому не хотел приближаться к детям – он просто никогда не видел ничего хорошего от ровесников.
Сначала приехали Родни и Крисс. Джейми сразу понял, что они вместе. Они были его возраста, но лица у них были странные, не как у школьников, не как у Джейми, а как у маленьких детей, очень чистые и открытые. Джейми против воли с первого взгляда начал испытывать к ним симпатию. А потом Родни помог ему с застрявшей во дворе коляской, они разговорились... И Джейми сам не заметил, как подружились. Крисс и Родни были очень хорошими, добрыми ребятами, хотя некоторая узость их кругозора иногда ставила Джейми в тупик. Никакими они были не преступниками, просто сиротами. Джейми удивлялся, что в приюте, похоже, не много времени уделяли их образованию. Они могли делать простую работу и заботиться о себе, но арифметику знали на уровне детского сада и читали очень плохо. Джейми из разговоров понял, что в приюте у них были самые простые, детские книжки, в основном сказки.
Теперь он понимал почему.
А ещё Родни очень любил танцевать. И у него хорошо получалось. Он танцевал вечерами для Крисси и Джейми. Когда он вечером взахлёб, то с ним бывало нечасто, рассказывал матери, как классно танцует Родни, он даже забыл, что ему запрещено общаться с приютскими. А когда вспомнил и остановился, мама сидела, глядя в окно. Она не стала его ругать. Она вообще ничего не сказала ему тем вечером. Джейми воспринял это как разрешение продолжать дружбу. Сама мама едва ли перекинулась с ребятами парой слов.
Теперь Джейми понимал и это.
Потом прибыли ещё трое детей, но с ними Джейми не так сдружился. Родни и Крисси прожили на ферме год, а потом «поехали по рабочему распределению». Джейми так и не понял, зачем их привозили к ним на ферму. Теперь он научился танцевать так же классно, как Родни.
В Льюис он въехал рано утром и долго кружил, в поисках адреса, который ему дала девушка по телефону. На окраине города он его нашёл – серый, неприметный куб. Крематорий клонов.
Джейми бросил машину на обочине и пошёл к зданию. Снаружи были таблички, испещрённые именами. Тысячи, десятки тысяч имён. Несколько сот Родни. Вместо фамилий – числа.
Он неловко потоптался на пороге, глядя на безнадёжные строчки чисел и имён, и решительно взялся за ручку двери. «Мы же ведь теперь как братья» – это вертелось у него в голове с тех пор, как он узнал правду. – «Я имею право, как родственник».
7. Эмили Уэнрайт, директор клонопитомника
читать дальшеВсё, что осталось старой мисс Эмили – это зеленые занавески в мелкий цветочек, что поднимались с каждым дуновением ветерка да скрипучие половицы тесной комнатки, в неприметном доме на окраине города. Маленькое колесико кресла-коляски снова заело и ей никак не удавалось повернуть коляску своими старческими, сухонькими руками, в нужном направлении. Пожилой женщине всего лишь хотелось добраться до окна, чтобы его закрыть…. Казалось, скоро разразится гроза…
Промучившись пару минут, мисс Эмили вздохнула, опустила руки на колени и уставилась на раздувающиеся занавески.
- Ох и говорила же я Мари-Клод, рисунок на ткани ужасен. Ужасен. Ужасен!
Словно разозлившись на этот неудачный рисунок, она снова принялась крутить обод задних колес своей коляски. Если повернуть сначала одно колесо, потом второе, сдать немного назад и вот, наконец-то, коляска сдвинулась с места, и под скрип половиц покатилась в сторону окна, за которым крупными каплями уже лил дождь.
Предчувствия не обманули мисс Эмили Уэнрайт – в этот день действительно разразилась гроза. Но это была не привычная гроза – с ветром и льющейся с небес водой, затапливающей газон перед домом и гудящей в стоках. Это была гроза другого рода…Когда рушатся надежды, ломаются судьбы и случается непоправимое…. В эту непогоду в двери, всеми забытого дома, постучала парочка молодых людей.
Как ни терла хозяйка дома свои очки, она так и не смогла разглядеть, вернее - узнать, своих непрошенных гостей.
- Кэтти и Томми. – Представилась парочка, а под их ногами, меж тем, образовалась грязная лужица.
– Мы воспитанники Хейлшема, - добавил парень и шагнул из своей лужи вперед, надеясь, что старой мисс так будет лучше видно.
Всё, что происходило потом, Эмили помнит как в тумане. Какие-то рисунки, какие-то слова. Что-то там про любовь и прочую романтичную чепуху. Сначала она никак не могла взять в толк как рисунки и рассказ о взаимных чувствах Кэтти и Томми связаны друг с другом… Она внимательно смотрела сквозь очки на работы Томми, на самого Томми и его подругу…Она старалась внимательно слушать… Но чаще слышала лишь шум в ушах, принимая его за звук непогоды, а не старческую глухоту. Как раньше ей хотелось похвалить «одного из воспитанников», пообещать, что покажет его рисунок Мадам и на этом закончить долгий и утомительный визит гостей, но сейчас это было не правильно и не нужно. Эта парочка хотела от нее другого. Но чего?
За окном всё шумел дождь, бился в стекла, дробно выстукивая что-то печальное, а в старческом мозгу мисс Эмили всплыла догадка: они надеются на «нормальную жизнь. Этими картинками им хочется доказать свои чувства, чтобы им позволили быть простыми людьми… без этого высокого предназначения: быть спасением для человечества, быть лишь биологическими запчастями для безнадежно больных…
Эмили продолжала кивать головой и причмокивать губами, глядя на рисунки… Потом они ушли, оставив несколько картинок, грязные следы от порога до дивана в гостиной и полнейшую тишину.
Через несколько дней после визита Кэтти и Томми, Мари-Клод, помешивая суп на плите, поинтересовалась у Эмили, рассказала ли она им, что всё это ерунда? Что всё это лишь красивая сказка для обреченных детей?
Мисс Эмили внимательно посмотрела на Мари, переложила салфетки на столе и расправила складки на скатерти.
8. Мадам, покровительница клонопитомника (Мари-Клод).
читать дальше Чтобы воспитание оказалось эффективным, следует начинать его с самого раннего детства. Но нет таких правил, которые не снабжены исключением. Эти двое нарушали всё, что было известно о «мороженщиках». Старшему мальчику было двенадцать лет, младшему – восемь. Имён у них не было, только идентификационные номера. Мари-Клод ждала их приезда в приюте. С верхней площадки лестницы она видела, как мальчики, одетые в казённые серые пальто Фермы Министерства Здравоохранения, держась за руки, вошли в прихожую. Младший был испуган, судорожно сжимал ладонь, прятал глаза от встречающей их Эмили, которая говорила веско, но при этом достаточно мягко. Взгляд старшего был более пристальный и осмысленный. Некоторое
время он смотрел на директрису, потом повернул голову вправо в открытую дверь гостиной, где были видны полки с книгами, а затем поднял глаза. Было далеко, её зрение давно ослабело и Мари-Клод не могла бы сказать, какого цвета у него глаза, но она смогла увидеть улыбку на его лице.
Мальчики сидели рядом на диване в её кабинете. Младший пил лимонад, в одной руке у него было уже изрядно откусанное пирожное, а крошки усыпали его форменные серые брючки. Старший мальчик отказался от угощения и это тоже было странно: воспитанные на фермах «мороженщики» обычно жадно набрасывались на пищу, которая отличалась от их сбалансированного витаминизированного рациона.
- Почему ты назвал его своим братом?
Мальчик пожал плечами.
- Потому что он мой брат. У нас один родитель.
Это невозможно было отрицать, «братья» не были похожи как близнецы, но не составляло труда увидеть, что у них не разные черты лица, а лишь вариация одних и тех же признаков. Это было странно, как правило, Министерство Здравоохранения не использовало дважды генетический материал от одного и того же донора. Ещё более необычным было то, что мальчики встретились и признали друг друга. В этом было что-то постыдно неестественное, как завести дружеские отношения с собственным отражением. Почему Алиса не встретила в зеркальном мире вторую Алису? Почему не назвала её сестрой?
- Как ты определил это? По вашей схожести?
Он сидел смирно, положив руки на колени.
- Я это знал. Ощущал.
- Ты разговариваешь необычайно хорошо, ты получал дополнительное образование?
Мальчик молчал. Он крепко сжал губы и упорно не отводил взгляд от стены за плечом Мадам.
- Ты можешь не бояться, что кого-то накажут. Мне только надо знать, какое обучение назначить тебе, а какое твоему брату, - голос Мадам стал мягче. Внезапно она поймала себя на мысли, что ей стыдно, будто она обманывает неискушённого во взрослых уловках мальчика.
Тот снова прямо посмотрел на Мадам.
- Я не буду называть имён. После второго приёма корма, чтобы не возникало драк, нам включали телевизор. Нам сказали, что это запрещено и что если об этом кто-то узнает, то телевизор показывать прекратят.
- А как ты встретил брата?
- На выпасе. Там все группы гуляют вместе. Сперва Теда не хотели селить к нашей группе, но я стал устраивать скандалы и потом одна женщина сказала другой, что ничего страшного, если не все диэны в загоне будут одной возрастной группы.
- Это ты дал ему имя?
- Да. Если есть имя, то люди относятся к тебе лучше.
- Все в твоей группе стали настолько хорошо понимать людей?
- Нет. Но некоторые научились выпрашивать себе угощения.
- Ты просил угощения?
- Нет. Я только хотел, чтобы Теда поселили со мной и хотел заботиться о нём.
Мадам знала, что на фермах расселяют «мороженщиков», как только они достигнут возраста полового созревания, по отдельным загончикам. Если «мороженщиков» производили клонированием, то вопрос с их потомством, полученным естественным половым путём, порождал слишком много юридических казусов, чтобы фермеры просто не запретили размножение подопечных. Расселение однополых клонов, должно быть, происходило из уверенности в животной природе этих созданий и ложного чувства стыда. «Братьям» повезло провести некоторое время вместе, пока старшего не отселили и он не начал постепенно сходить с ума в одиноком загоне.
- Ты придумал себе имя?
- Нет. Достаточно одного имени. Если бы было две штуки, они бы уже не были настолько добры.
- В Хейлшеме у всех есть имена. Ты можешь выбрать любое.
Интересно, отстранённо думала она, выберет ли он неосознанно имя своего донора-отца? Или имя нечто более определённое, нечто личное, что человек должен выбирать сам, не довольствуясь тем, что для него решили родители.
- Вы точно не хотите дать мне имя сами?
- Я думаю, ты уже выбрал себе имя сам из когда-то услышанных.
- Да. Я выбрал.
- Мари, так нельзя, твой энтузиазм слишком велик.
Эмили старалась подобрать слова, чтобы объяснить подруге, что тем страшнее будет разочарование, когда потерпит крах и эта попытка убедить комиссию по правам личности.
- Эмили, разве ты не видишь, какой потенциал у Винсента? Он осознал себя, понял, какими характеристиками обладает и нашёл такие же в ином клоне, с которым он имеет тот же набор ДНК. Помимо того… Они первые наши дети, которые установили между собой родственные связи. Если на комиссии не действует логика, то на них должны подействовать эмоциональные аргументы. Установление родственных связей, инстинктивная привязанность – одна из главных парадигм человеческого поведения.
Эмили открыла дело мальчика.
- «Удачная имитация разумного поведения». Вот, что здесь написано. Как ты сможешь доказать, что мальчик испытывает инстинктивные родственные чувства? Внешнее выражение привязанности вовсе не показатель внутренних чувств.
Мари-Клод грустно улыбнулась.
- А чем это отличается от людского поведения?
- А как ты сможешь это доказать, Мари? Не воображай их уникумами. Дай мальчикам нормально развиваться, Винсент и вправду очень умён, а Тед хоть и не получал уроки телевоспитания, но подражает другим и если у него те же показатели умственного развития, что и у «брата», он быстро нагонит развитие нормальное для мальчика его возраста.
Эмили казалось, что её слова, такие правильные, отскакивают от Мари-Клод, как капли летнего дождя от непромокаемого макинтоша.
Это не запрещено?
Винсент коснулся рукой старой гравюры Мадонны с ребёнком, висящей между двумя окнами. Мари-Клод подумала, что имя живописца на редкость подходит мальчику.
- Что именно? Прикасаться к гравюре?
- Нет. То, что вы пригласили нас домой.
- Ты не должен беспокоиться, - её голос сух и антисептически прохладен.
Винсент проходит по комнате, касаясь безделушек, жадно впитывая размеры, запахи, цвета незнакомых вещей. Тед в соседней комнате смотрит обучающую программу, доносятся громкие возгласы ведущего: «Какая эта буква? Ну-ка, скажите мне все вместе, какая эта буква?» «Q», - кричит Тед. Винсент уже не раз смотрел подобные программы, он читает очень медленно и предпочитает телевизор книгам, но одно то, что фермерский ребёнок самостоятельно усвоил грамоту, повергает Мадам в восторг.
- Это ваш сын? – Винсент держит в руках рамку с чёрно-белой фотографией парня лет семнадцати.
- Да, - голос у Мадам сухой и старый.
- Он живёт с вами?
- Нет. Он сейчас в Индии.Винсент ставит снимок на стол и делает вид, будто тот его больше не интересует.
- Я отдала его. Не смогла бы воспитать сама, была слишком молодой. Он не знает, кто его мать.
В комнате напряжённое молчание, только звук телевизора из соседней комнаты и выкрики Теда. Винсент садится за стол.
- Почему на ферме нас называли диэны, а в приюте «мороженщиками»?
Мадам садится напротив.
- Диэн – это от DNA, название дезоксирибонуклеииновой кислоты. Её открытие позволило клонирование. Жаргон появился лет двадцать назад, благодаря газетным заметкам. «Мороженщик» - герой детской книжки: человек, состоящий из мороженного. Он вышел погулять в жаркий денёк и каждый прохожий старался откусить от него кусочек. Когда тот вернулся домой, он увидел, что от него почти ничего не осталось и поэтому съел сам себя.
- А у других мы называемся клоны?
- Нет. Люди никогда не пользуются настоящими названиями. Потому на них так сильно действует, если кто-то обретает имя. Министерство Здравоохранения называет клонов «генносовместимым материалом». «Генносовместимый материал, пригодный для трансплантации».
Винсент находит на столе несколько крошек, скатывает из них шарик и катает по столу.
- Он умирает, Мари. Это ужасно. Его вырывает. Такой талантливый. Господи, как подумаю…
Мари-Клод молчит и крепко прижимает трубку к уху.
- Ты приедешь? Мари, ты не можешь не приехать!
- Я… Я не могу. У меня назначена встреча.
Мадам кладёт трубку и закрывает глаза. Она не плачет. Ещё много лет назад, когда весь этот проект с приютом только начинался, она запретила себе плакать.
- Какие они?
Мари-Клод даже не пытаясь скрыть жадного любопытства, изучает лицо собеседника. Он похож и не похож на братьев.
- Талантливые. Винсент прекрасно рисует. Тед тоже, но ему не хватает усидчивости, его воспитание было несколько иным.
- Это…
Собеседник проводит рукой по волосам. Не Винсент, не Тед – его зовут Дэвид. Быть может, когда-то ему хотелось, чтобы его звали Винсентом, быть может, он и не помнит своих детских желаний.
- Чего вы хотите от меня? Наверное, вы полагаете, что это как узнать о том, что где-то живут мои сыновья. Но они не мои сыновья, у меня брали кровь из вены, ткани из руки, чёрт возьми, они даже не брали мою сперму. Поймите, что это как два куска моего мяса, которые почему-то обрели сознание.
- Мне нужно знать, сколько их. Сколько раз вы проходили процедуру? Вас не могли не предупредить, что процедуру надо проходить единожды, но я понимаю, что волонтёры не могли отказаться от вашего генного материала. Вы выдавали себя за безработного, но у вас есть и время, и деньги, чтобы следить за собой.
Мадам говорит холодно. У неё властный голос, как у тех, кто много лет работает с детьми и привык к безукоснительному повиновению. Её слова действуют на Дэвида как пощёчины. Он вздрагивает несколько раз, отводит глаза. Шепчет.
- Нет. Только двое. Я… я не думал о том, какие они родятся. Хотел отдать долг…
Мари-Клод сжимает кулаки и позволяет ногтям порвать её сухую кожу. Бедняки готовы ради дозы на любые эксперименты, но этот человек мог позволить не плодить детей, которые с генетической точки зрения ближе ему, чем дети, которых родила бы ему женщина.
- Вы задолжали?
- Мой брат… Да… Он тогда покончил с собой. Вы не понимаете… Когда мне было четыре года, я заболел, последствия облучения. Требовались переливания, костный мозг… Нужны были генетически подходящие доноры, чтобы не было отторжения… У родителей были перенесённые
заболевание, потому они решили родить Эндрю. Поверьте, к нему хорошо относились. Подарков ему дарили больше, чем мне. Внимания уделяли больше. Но ему как будто ничего не нравилось…Только улыбался и откладывал, даже не благодарил… Постоянно хотел больше. Как-то стал на краю бассейна с ножом и стал кричать, что если ему что-то там не купят, то он вонзит нож себе в руку и их драгоценному Дэвиду достанется на один орган меньше. Я вылечился, а он начал пить. У меня всё было не так удачно, как вам кажется, когда он покончил с собой… Когда он покончил с собой, то я подумал: почему он, а не я? Это было жертвой. То, что я отдал себя на клонирование. И второй раз, через несколько лет. Это жертва, мой долг!
Его голос становился уверенней, крепче. Мари-Клод презрительно скривила губы.
- Вы не жертвовали себя. Они – не вы. Вы снова жертвуете другими.
Победное выражение сошло с его лица.
- Я не знаю, как помочь. Мы все подписывали бумагу, что не претендуем на наш генетический материал. Но если как-то что-то сделать…
Мари-Клод поднялась со скамейки.
- Я не верю в кармические проклятия. Но верю в то, что вы были привязаны к брату, хотя и не отдавали себе в этом отчёт. Вы могли подружиться с ним, не давать ему чувствовать себя отвергнутым. Винсент – старший из мальчиков, в эту секунду умирает в госпитале. Но если он выживет, не считайте, что он должен своей кровью искупить ваши грехи. Но у него будет возможность сделать то, что не удалось вам.
Она не оглядывалась, когда уходила. Краем сознания она попыталась предположить не толкнёт их разговор Дэвида на тот путь, которым ушёл его брат. Но это её не волновало: почему он должен жить, если другие умирают?
У Винсента были синие губы. Мадам знала, что он ещё долго не оправится, а одышка будет мучить его всю жизнь. Он лежал под лёгким одеялом в детской, в которой так никогда и не побывал её сын.
- Вы обещали! Вы обещали, что спасёте его! Что ещё нужно? Я могу прийти к этим комиссиям и сказать, что могу обменять свою жизнь на его! Это поможет?
- Винсент, тебе нельзя нервничать. Уже счастье, что ты остался жив. Для трансплантации твои органы более непригодны, только по этой причине можно было тебя вывести из под юрисдикции Министерства Здравоохранения. Но с Тедом это уже не пройдёт.
- Это нечестно! Тогда верните меня в приют! Вы обещали, что спасёте и его, только поэтому я всё выпил!
- Тебя не примут больше в приют. А Тед слишком мал, чтобы пережить последствия яда. Да и больше этого делать нельзя, ещё один такой случай и они арестуют всех подозреваемых за порчу государственного имущества. Лежи спокойно, тебе надо поправляться. Я сдержу обещание. Но если ты умрёшь из-за того, что не можешь полежать спокойно, ты не сможешь защищать его больше.
- Мистер Хоннесси?
- Вы медсестра? Хотя нет, вы больше похожи на доктора.
- Я не имею отношения к медицинскому персоналу.
- Тогда что вы тут делаете? Вы из гробовой конторы?
- Меня называют Мадам. Через полчаса у вас назначена трансплантация.
- Верно. Хотя я всё ещё не вижу причин вашего прихода.
- Вы знаете, сколько шансов, что операция поможет?
- Ну, вроде не так много, но не попробовать было бы глупо.
- Я хочу познакомить вас с вашим донором. Тед, будь добр, зайди сюда.
- Эй, я на такое не подписывался, дамочка… Здравствуй!
- Здравствуйте!
- Он меня стесняется? А он не слишком молод?
- Молод. Его зовут Тед.
- Слушайте, дамочка, я так понимаю, что вы из этих безумцев, кто раздаёт листовки на Плексингтон-сквер…
- Он любит мороженное. Любит рисовать. Когда смотрит телевизор, забрасывает ноги на спинку дивана и висит вниз головой. Скажи, что ты любишь больше всего, Тед?
- Пудинг.
- Впечатляюще, да. Но… Слушайте, это же всего лишь геносовместимый материал, после операции он…
- Да. Придёт в негодность и спустя пару дней будет готов для утилизации.
- Почему ты смотришь телевизор? Это тебе не запрещено?
- Нет. Раньше было. Когда я жил на ферме. А теперь мне разрешают телевизор. И раскраски. Я вас видел. В шоу дней пять назад.
- А родители у тебя есть?
- Только брат.
- Шансы невелики, мистер Хоннесси. Ваш шанс прибавить два года к жизненному пути. Или его жизнь на много-много лет вперёд.
- Слушайте, это не честно. Действительно несправедливо. Я… Они же ничего не чувствуют.
- Хотите ущипнуть его и проверить чувствительность?
- Нет… Это какой-то бред. Вы хотите, чтобы я отказался от операции?
- Я хочу, чтобы вы всем сказали, что сделали операцию. Хирург подпишет необходимые бумаги. И липовое свидетельство об утилизации.
- Мне надо подумать...
Из Винсента получался хороший реставратор. Он быстро уставал, но новые витамины действовали эффективно и постепенно он набирался сил. Теда тоже интересовало искусство, но он был слишком непоседлив. Одинаковые гены не могли сгладить разницы в первых годах жизни.
Одна из первых вещей, которые попросил Винсент, стала картина Мадонны с младенцем, которую он принялся реставрировать.
Иногда, глядя на мальчиков, Мари-Клод думала, смогла бы она пожертвовать клоном, чтобы спасти своих приёмышей. Или не клоном, а рождённым человеком. И не пожертвовала ли она таким образом Дэвидом и мистером Хоннесси? И не придётся ли пожертвовать кем-то ещё, когда изношенное от яда сердце Винсента может в будущем дать сбой?
Проблема отторжения стала общемедицинской, клонирование сместилось из государственного сектора в частный. Обеспеченные люди заранее стали заказывать своих клонов, дабы в будущем у них был запас органов, которые не будут отторгать их тела.
Воспринимают ли доноры этих клонов как их жертвы для других людей, как делал Дэвид?
И как скоро они начнут ассоциировать их с собой и не захотят жертвовать собой?
9. Клон Родни, донор
читать дальшеНа ежегодной ярмарке в Хейлшеме я сменял свой спичечный кораблик на книгу про Волшебника Страны Оз. Там было все практически про меня. Про нас. Вот Железный Дровосек, у него не было сердца и ему дали сердце. А Страшиле дали мозг. Это же пересадки, понимаешь? А Льву смогли пересадить смелость, современным технологиям этакая сказка даже и не снилась.
В Дувре отличный центр трансплантологии, в нем есть дорожка из жёлтого кирпича.
Я катал по ней Крисси, когда нам повезло и нас распределили в одно и то же место. Поначалу я тоже был помощником. Я пробыл ее помощником целый год, пока она не завершила после второй выемки. Мы все боимся завершить после второй, но поначалу не верим, что все может происходить так быстро. Крисси боялась и хватала меня за рукава перед тем, как ее усадили на каталку, а я говорил ей: "Успокойся, дуреха, я же знаю, что ничего не случится", а говорил я так потому, что не верил, что существует сила, способная оторвать нас друг от друга, а еще сохранил газетную вырезку - интервью с Мадам, и надеялся, что как только Крисси встанет на ноги, мы съездим в Лондон и проследим за ней. План поездки так и стоял у меня перед глазами, я подготовил все для того, чтобы Крисси было легче восстановиться, принес в ее палату магнитофон и кассеты, которые она любила, а потом они достались кому-то другому, когда я отказался от должности помощника.
Я встретил в Дувре Кэти, малышку, которая вместе с нами ждала распределения на ферме Уорвиков, и она сказала мне, что держусь я молодцом. Между делом она рассказала мне, что Джейми Уорвику пришло направление на пересадку костного мозга и суставов. У Джейми было много книг в потертых переплетах, какие-то сказки, еще прошлого века и скрипучая инвалидная коляска, он был славный малый, оторванный от реальности, и его старый дом, заброшенный где-то в пустоши, как и Хейлшем, застрял между временами вдали от людей и их правил.
Миссис Уорвик разграничила ферму так, чтобы мы, проходя между амбарами и гостевым домом, не были заметны из его окон. Наверняка она считала нас бездельниками, а может, ничего не считала.
Еще в Хейлшеме мисс Люси как-то сказала нам, что люди ничего особенного про нас не думают, да и вообще не думают о нас, а если и подумают, то гонят мысли прочь. Не знаю, почему она так сказала, возможно, злилась, когда мы начинали о чем-нибудь мечтать вслух. Однажды я ляпнул, что будь у меня самолет, я бы слетал в Голливуд, и тогда она побледнела, хлопнула в ладоши и наша вечно галдящая толпа замолчала. Мисс Люси обвела нас тяжелым взглядом и сказала: "Вы, кажется, не понимаете некоторых вещей. Значит, настало время вам рассказать о них без прикрас. Садитесь и слушайте".
Я и не думал, что какой-то самолет вызовет такую волну, ведь на самом деле я никогда всерьез не мечтал о настоящем самолете и не воображал себя настоящим человеком.
"Мир снаружи вовсе не таков, каким вам кажется, - сказала мисс Люси, - не стоит заблуждаться и насчет людей. Мы вовсе не благодарны вам за спасение от смерти или инвалидности".
Но что бы там ни думала миссис Уорвик, она оберегала сына от нас, а Джейми выезжал на крыльцо под вечер, объезжал дом по круг и тайком курил у глухой задней стены. Смотрел в поле, когда мы частенько возвращались окольным путем, перемахивая через ограду. Мы с Крисси, возвращаясь из леса, дурачились, вытанцовывая жуткую смесь из того, что учили в Хейлшеме, и того, что подсмотрели в телевизоре, наш танцевальный ритуал продолжался до тех пор, пока октябрьские дожди не размыли дорогу.
Когда коляска Джейми застряла между досками дорожного настила, он сказал мне, что больше всего на свете хочет танцевать степ, а пока я выкорчевывал ее, и дождь поливал наши спины, он спросил, что я люблю читать.
Угадай, какую книгу я первой достал с его полки?
- Джейми Уорвик получил направление на пересадку, - сказала мне Кэти.
- В Норфолк? - спросил я.
- В Норфолк. Туда Хейлшем направил наши данные. По государственной программе один из нас пятерых должен вернуться туда. Скорее всего, тот, чьи данные запросит первый по очереди реципиент.
- И сейчас очередь Джейми? - спросил я, ковыряя носком крашеные кубики кирпичной дорожки. Дорога из желтого кирпича в Дувре вела в сторону Сассекса.
- Ты был хорошим помощником, - вместо ответа сказала Кэти.
- Нет, я буду хорошим донором, - сказал я.
Авторы: Тедди-Ло, tal_ch, guy_montag, Ангел Музыки, Светлана Макарова, Светлана Батанова, Sandrrrist, Саша Хайрутдинова.
@темы: Реинкарнация, Текстовки, Контактота, Помощь зала
-
-
08.07.2014 в 16:35з.ы. Кэти - помощница, Рут - донор.
-
-
08.07.2014 в 17:43-
-
08.07.2014 в 17:56-
-
08.07.2014 в 18:00-
-
08.07.2014 в 18:15-
-
08.07.2014 в 18:24-
-
08.07.2014 в 22:51-
-
08.07.2014 в 23:30-
-
08.07.2014 в 23:50-
-
08.07.2014 в 23:59-
-
09.07.2014 в 05:32оукей)
-
-
09.07.2014 в 07:50